The jewel-hinged fiction
Для меня не столь важно, вымрет ли роман в исторической перспективе или сохранится; если число критиков и писателей, настроенных таким образом, достаточно велико, их чувства станут значимым культурным фактом, подобно ощущению, что западной цивилизации — или миру — вскоре придёт конец.
Джон Барт, Atlantic Monthly, № 220 (август 1967)
Ближе к финалу Машины Трансценденции, первого романа восхитительной экспериментальной трилогии Джеймса Ганна (суммы фантастики XX века, выраженной через кентерберийские рассказы), группа паломников высаживается на планете арахнидов:
Трей посадил капитанскую баржу с таким мастерством, словно сам был неотъемлемой частью ее оборудования: погасил орбитальную скорость аккуратными нырками в атмосферу и по спирали опустился на равнину, к озерцу, откуда можно было пополнить запасы топлива. На противоположном берегу озера цеплялись за небеса яростно скрюченные пальцы городских башен. В небесах светили два солнца…
… Аша быстро поднялась к зарешеченному отверстию, и части решетки разошлись от ее прикосновения, словно лепестки диафрагмы. Тордор двинулся за нею, взбираясь медленно и неуклюже. Райли, замыкавший отряд, последним вылез под меркнущий свет маленького одинокого голубого солнца. За время, проведенное отрядом в туннелях, красное солнце опустилось под горизонт, а под оставшимся светилом здания отбрасывали мрачные тени.
Несложно догадаться, что сравнение расходящихся фрагментов решетки с лепестками диафрагмы — почти обязательная в англосферной космоопере отсылка к Хайнлайну. Хитрей спрятанная на открытом месте пасхалка с красным и голубым солнцами. Так обыграно классическое эссе Сэмюэля Дилэни Примерно пять тысяч семьсот пятьдесят слов (About 5,750 Words, 1969), где модельная фраза Красное солнце высоко, голубое садится (The red sun is high, the blue low) использована для иллюстрации техники экономной буквализации метафор в фантастике.
Почти все творчество Дилэни от начала 1970-х, за некоторыми исключениями, вызывает у меня отторжение, порою граничащее с физиологическим; тем печальней это, что о ранних его работах, созданных еще до тридцати, я очень высокого мнения, в особенности о Нове. Причина столь резкого изменения оценок, пожалуй, не только в том, что Дилэни чем дальше, тем безальтернативнее отходит от НФ и фэнтези в сторону “уничтожающей критики узколобого мышления гетеросексуалов, не желающих мириться с трансформацией общества в сторону большей свободы геев” (а я последовательно и скучно, по современным меркам англосферного фэндома, гетеросексуален).
На самом деле Дилэни забросил фантастику, вероятно, из-за того же, что привело в 1970–80-х к постепенному проседанию писательского уровня Станислава Лема и его трансформации в желчного колумниста.
Что общего у Дилэни и Лема, удивитесь вы?
Как отмечает Гринлэнд в Выставке энтропии, именно через Примерно пять тысяч семьсот пятьдесят слов высказано у Дилэни принципиальное отвержение попыток определить НФ через те или иные форму и содержание. Вместо этого Дилэни разграничивает её свойства относительно времён известной или предполагаемой истории: эти события не происходили, а вот те могли произойти, а вот эти произойдут, если мы не уследим, и так далее.
Существует ли такая вещь, как выражаемая словесно информация, в отрыве от слов, использованных для информирования?
Подчёркивая буквальность слова “ин-формировать”, Дилэни приходит к выводу, что
не существует содержания как данности, противопоставляемой стилю… Контент есть иллюзия, порождаемая мириадами стилевых факторов при рассмотрении с определённого расстояния.
Не правда ли, самоочевидная для сетевой культуры рубежа 2010-х и 2020-х мысль? Вот бы еще донести ее до сознания борцунов за социальную справедливость в SFWA и Демократической партии США, увлеченных охотой за цисгендерными Дикими Щенками или поиском мифического кремлевского заговора в Facebook.
Как знать, не натолкнула ли на похожие рассуждения в Моем взгляде на литературу Лема попытка отблагодарить хирурга за успешное выполнение сложной операции? Лем предложил врачу свою книгу с автографом, тот вежливо отказался, объяснив, что из-за плохого зрения всё равно не сумеет ее прочесть. Далее оказалось, что операцию якобы проводил другой хирург, но семья Лемов достоверно знала, что он в это время находился за границей. Несколько телефонных звонков позволили выяснить причину расхождений в документах.
Слабовидящий хирург не имел бы права оперировать, и коллега заменил его… но лишь на бумаге.
На стиль операции это не повлияло.
Дилэни и его единомышленники утверждали (и обычно утверждают поныне), что структурализм и семиология не просто важны, а настоятельно необходимы при литературно-критическом исследовании НФ. Они возродили агрессивно атаковавшееся Новой Волной представление о разделении между НФ и мейнстримом, но с иных идеологических позиций: раз воображаемые конструкции НФ функционируют как инструменты критики реального мира, то, следовательно, автор НФ так или иначе, осознанно или неосознанно, втягивается в работу структуралистов. А значит, НФ есть всего лишь особый жанр литературы структурализма!
Увы, нововолнистский соблазн не просто усовершенствовать или расширить традиционную НФ, а полностью заменить её собой, привел и Новую Волну, и ее оппонентов — сторонников структуралистской критики НФ — к малоприятным результатам. Гринлэнд меланхолично констатировал в 1983 г.:
Впоследствии, по мере того, как участилось появление труднодоступной и малопонятной прозы, желание объяснять её читателю-новичку отпало. Участники стали уверенней в экспериментах — и в своей читательской аудитории. Тщательно отредактированные дебаты о сексе и нф, Старой Гвардии и Новой Волне исчезали из колонок редакционной переписки; потом исчезли и сами колонки писем в редакцию.
Кончилось дело тем, что исчез сам журнал [«New Worlds»]…
… план Муркока развернуть интеллектуальную, эстетскую литературу в более широкий популярный контекст оказался успешен, однако аудитория, несмотря на рейтинги, остаётся — упрямо — не такой разборчивой, как Муркок бы хотел. Идеалистичное и реакционное толкиеновское фэнтези, которое Муркок считал самым порочным во всей литературе воображения, по-прежнему влияет на рынок не менее мощно своими патерналистскими импульсами, нежели Муркок — искушениями.
Структуралистская критика НФ разрабатывалась в основном позднее периода, когда Джеймс Саллис, М. Джон Харрисон и другие определяли (или, скорее, отказывались определять) критическую позицию Новой Волны, но сами авторы ее тогда уже были настроены в основном против структурного анализа. Забавно отметить, что фундаментальная подборка критических статей Дилэни Челюсть на шарнирах из драгоценных камней (The Jewel-Hinged Jaw) обыгрывает своим названием фразу из стихотворения Саккетти, рассказчика романа Томаса Диша Концлагерь. Муркок, не обманувшись такою маскировкой, в одном из последних выпусков «New Worlds» под своей редакцией разгромил Дилэни, обозвав его “узколобым педантом”, а Челюсть на шарнирах из драгоценных камней — “фундаментально безграмотной”.
Перенесемся в 2022-й: Муркок проживает в Техасе, неподалеку от Остина. Уж не ему упрекать Дилэни в парохиальности места, выбранного для своей ораторской платформы. Да и важны ли их тогдашние разногласия перед натиском патерналистских импульсов Верховного Мыша, чья коварная технофэнтезийная имитация НФ, побившая рекорды киносборов допандемийной эпохи, заставила бы многозначительно усмехнуться Бодрийяра, Станислава Лема, Джеймса Саллиса и Джона Барта?
