Why did you say this name
Майк Резник, Возвращение Сантьяго: миф далекого будущего (The Return of Santiago: A Myth of the Far Future, 2003)
Я прочел ван Вогта, Джеймса Блиша, Джорджа О. Смита, Роберта Хайнлайна и других. Большинство этих произведений я счёл ужасными. И что, это и есть Золотой Век научной фантастики? Вплоть до того момента я читал только приключенческое фэнтези и романтическую научную фантастику. По существу, это одно и то же. В смысле, истории про Эрика Джона Старка от Ли Брэкетт — всего лишь перелицовка модельной формы Генри Райдера Хаггарда: одинокий опытный исследователь в глуши или выходит на контакт с чужаками.
Майкл Муркок, из интервью Колину Гринлэнду (1990)
Майкл Чабон снискал на рунетовских пажитях известность благодаря Союзу еврейских полисменов, и его имя до сих пор ассоциируется с этим романом, но в действительности он дебютировал еще в те годы, когда Резник выпустил первую книгу о самом грозном предводителе разбойников по эту сторону Фронтира — Сантьяго.
В отличие от Сантьяго, работы Чабона не издавались с обещанием экранизации на обложке, зато связи с Голливудом у него налажены куда теснее, от Тайн Питтсбурга до Джона Картера и Стартрека: Пикара.
После Тайн Питтсбурга Чабону выдали солидный аванс на вторую книгу под предварительным названием Город фонтанов, но результат оказался немного предсказуем: как часто случается с писателями, совершающими “прыжок веры” в надежде зарабатывать дальше на жизнь чисто литературным трудом, Чабон в сюжете увяз. Однако выкрутился, и притом остроумно: вместо того, чтобы домучивать начатую книгу, переключился на Вундеркиндов — роман о писателе, который тщетно пытается закончить непомерно разбухшую вторую книгу после обласканной критиками первой. Это сработало: Чабон уложился в дедлайн, а Вундеркинды получили солидный по меркам начала века бюджет на экранизацию, аж 55 млн. долларов.
В начале XXI века Резник был, конечно, уже классиком НФ и космооперы, да и зарабатывать на пропитание эксплуатацией литературных негров давно не требовалось. Умелое чередование легкоусвояемой быстрорастворимой продукции с шедеврами вроде Кириньяги и Слона Килиманджаро обеспечило семейству Резников кенийскую ферму, а главе литературного консорциума помогло снискать славу одного из самых плодовитых фантастов за историю жанра. (Приятно подчеркнуть, что, в отличие от Азимова или Муркока, авторов сопоставимой продуктивности, Резник не изменял идеям, положенным в основу своей метавселенной, и не ударялся в оголтелое, отдающее мейнстримовым снобизмом критиканство.)
Тем не менее похоже, что именно в такую передрягу, как Чабон в Городе фонтанов, угодил Резник при работе над Возвращением Сантьяго: на первых же страницах упоминается теория, согласно которой Черный Орфей счел задачу составления стихотворной истории Внутреннего Фронтира непосильной, оставил ее и удалился доживать свой век в одиночестве на идиллическую планету. А как же Сантьяго, погоня за которым в первом романе завершилась наглядным доказательством его бессмертия?
А что Сантьяго, от него явно и костей не осталось, ведь уже более столетия не создает своим врагам никаких проблем. Не создавал бы, видимо, и Резнику, да только издатели замучили просьбами продолжить один из самых успешных космовестернов прошлого века. Вряд ли это было легко после недавней (на тот момент) трилогии о Вдоводеле, где абзацы длиной больше пяти строчек или реплики, достойные распалить фантазию Барда Внутреннего Фронтира, исчезающе редки. (К слову, перевод стихотворных вставок на русский в Сантьяго крайне убог, а ведь стихи эти даже не аллитерационные.)
Поэтому Резник, похоже, не нашел лучшего способа вжиться в шкуру мелкого, но все еще амбициозного молодого воришки Дэнни Бриггса, как поручить ему перекинуться в Черного Орфея: найдя рукопись обильно цитируемой в первом романе баллады, Дэнни некоторое время колеблется, выставлять ее на подпольный аукцион, продолжать или, чем не шутят людские и чужацкие боги, положить на место в распадающийся от времени сундук и пойти своей кривой дорожкой вместо лунной дорожки среди звезд.
— Большинство поэтов умирают без гроша в кармане,— сказал Дэнни.— В любом случае, я ему завидую.
— Почему?
— Он странствовал по Фронтиру, видел новые миры каждые несколько дней; не жизнь, а мечта любого подростка, любого романтика. Он проделал важную работу. Посмотри только, о ком он здесь пишет, с какими людьми встречался, с мужчинами и женщинами вроде Певчей Птички, Папы Вильяма, Веселого Бродяги, Миротворца Макдугала, Джонни Банкнота, Ангела, Саргассовой Розы. Уже одних этих имен достаточно, чтобы на ум приходили фантастические образы.— Он поднял очередной лист и зачитал:
Лунная Дорожка, Лунная Дорожка среди звезд,
Начистила стойки ты в тысячах баров,
По сотням миров за тобой вился хвост,
Алмазов, не стекляшек, ты не брала и даром.
Шервудский лес на Земле то ли вырублен, то ли уступил место буйной тропической растительности, а вот ноттингемские шерифы процветают, переодетые в мундиры офицеров Демократии; они-то и помогут Дэнни сделать трудный выбор в пользу пикарески в стихах, а Резнику — завести тугой маятник сиквела.
Когда он записал эти строчки, они не соответствовали действительности. Его никто не называл Рифмачом, а хотя бы и Данте, и на Внутреннем Фронтире он в жизни не бывал. Но вскорости строки эти обрели ауру абсолютной истины и стали настолько известны, что люди позабыли о первоначальном их статусе прогноза.
Возможно, он и принял решение отправиться на Фронтир, обнаружив рукопись Черного Орфея, однако более непосредственным мотивом к этому послужило прибытие полицейского патруля.
Пересечения с циклом о Вдоводеле в Возвращении Сантьяго иногда текстуальные и заставляют поморщиться от того, как небрежно заделаны швы между строительными блоками, переставляемыми из эры Демократии в Олигархию. Между этими эпохами, напомню, пара тысяч лет, но не изменились ни плоскоземельная аура колониальных планет, бережно перенесенных со страниц Золотого века пальпа, ни, что уже более странно, технологии или взаимоотношения инопланетян с Человеком. Скажем, урок Альтаир-с-Альтаира, которую уничтожил Себастьян Каин в 3286-м году галактической эры, не пойдет на пользу Клеопатре Римлянке в 5108-м году, когда та решит пропустить стаканчик альфардского бренди с Джефферсоном Найтхоком. Кляча галактической истории бродит по той же спирали изобилия, жестокости, тщеславия, мутаций, героизма, раздора и насилия. Обитаемые миры по-прежнему считаются освоенными, если там работает пара десятков человек или стоят три-четыре борделя да казино, а Флот Демократии или Олигархии разносит их на элементарные частицы, если ему не выплатят дань в пару сотен фунтов плутония: освоенная человечеством Галактика в мире Рожденного править не менее статична, чем Империи Коррино и Атридов в Дюниверсуме Фрэнка Херберта, но —вот же приятный парадокс! — рациональный ум экзегета куда охотней мирится с ее многовековой историей, чем с титулом Императора Известной Вселенной у Шаддама IV, чьи владения и за границы Рукава Ориона-то не протянулись.
— Вы хапнули из общака, и вас на этом застукали, — сказал Данте утвердительным тоном.
— Почему вы так думаете?
— Потому что вы сейчас на максимальном расстоянии от Рубежа. Рубеж, потом Внешний Фронтир и Спиральные Рукава, потом Демократия, Внутренний Фронтир и Ядро. С какой бы ещё стати вам драпать за пару сотен тысяч световых лет от своего диктатора? Кстати, а сколько вы прихватили с собой?
— Недостаточно, — повинился Гранд-Финал с нескрываемой горечью. — Мне-то казалось, я смогу больше не работать.
Возможно, причина этого занятного эффекта идентична причине, по которой Резник так раздражал борцунов за социальную справедливость в SFWA: не может быть Данте без Вергилия, Сантьяго без Демократии, вестерна без краснокожих и революции без преступлений против человечности. Иногда, чтобы убедиться в непригодности манихейской логики, необходимо покинуть Землю, из офис-менеджера стать охотником за головами, из вора — поэтом или из поэта — делателем королей изгоев.
Главное — не путать стратегии быстрого обогащения галактического криминалитета в пикареске с кладменовской подработкой в марте (ПОЧЕМУ ТЫ НАЗВАЛ ЭТО ИМЯ?).
— Я с ним, — сказал Вергилий и ткнул оттопыренным большим пальцем в сторону Данте.
— Почему?
— Это слишком сложно объяснить, а может, чересчур просто.
— Попытайтесь.
— Он Данте. Я Вергилий.
— И через сколько кругов Ада ты уже провел его? — спросил Серебряная Грива.
— Мать моя женщина! — воскликнул Вергилий, явственно впечатленный. — Ты читал!
Подчас, конечно, персонажи баллады о Внутреннем Фронтире начинают возмущаться, что в сюжетную дыру вот-вот пролетит эскадра Демократии: если в Водородной сонате бесцеремонный авторский спойлер, раскрывающий концовку, случается лишь однажды, то Дэнни Бриггс, облаченный в мантию Данте Алигьери, открывает величайшую тайну Внутреннего Фронтира и Демократии всем, кто согласен будет его выслушать, мужчинам и женщинам равно (трансгендеров в этой вселенной подчеркнуто не жалуют).
Впрочем, хорошо известно, что Супермена на древней Земле журналистки не узнавали в очках и без усов, а инициалы у них с Сантьяго как раз совпадают.
LoadedDice
