Jū rú-les based order

После разграбления Кайтэйна федайкинами Корба Панегирист преподнес Муад-Дибу символический подарок с руин Шаллазара: свинцовый контейнер, вмещавший анналы Дома Коррино. Корба расстроился, когда недавно коронованный Император отверг его подношение. “Сожги эти жития святых”, со смехом посоветовал ему Муад-Диб, “чтобы не загрязняли они чистоту твоего невежества”.

Алан Салливан, Эликсир Дюны, гл. 23

В телеграфном лонгриде по следам исторического XX съезда КПК, ознаменовавшего смену династии Мао династией Си, неизбежный рунетовский политэксперт Анатолий “Эль-Мюрид” Несмиян сообщает нам, что

конфуцианство, как философия, держится за две базовые «скрепы»: абсолютизация государственной власти и такая же абсолютизация семейных ценностей. Легизм, как следствие этой философии, подразумевает беспрекословное подчинение всем установкам государственной власти, но неизбежные перекосы и противоречия, возникающие при этом, разрешаются на уровне семейных ценностей, куда государство даже не пыталось проникнуть.

Статья Несмияна, пускай и не претендующая на глубокий анализ (за этим к Габуеву или Умарову), полезна тем, что правильно выделяет ключевой маркер деструктивных изменений китайского общества, давший о себе знать еще в 2017-м — систему социального кредита. Впрочем, Несмиян избегает сравнений с методиками круговой поруки, внедрявшимися Шан Яном и Ин Чжэном (Цинь Шихуаном) при Цинь, Ли Юанем (Гаоцзу) при Тан, Ван Аньши при Северной Сун или Чжу Юаньчжаном (Хунъу) при Мин. А это желательно сделать, дабы понять, насколько внимательно Си Цзиньпин вглядывается в древнюю и средневековую историю Китая и как мало он оригинален во всем, кроме технологической платформы своего извода баоцзя: по некоторым данным, к числу его любимых философов относятся Хань Фэй и Сюнь-цзы.

Исход таких преобразований тоже немного предсказуем и довольно печален.

Например, после тридцатилетнего правления “красного императора” Чжу Юаньчжана, тиранического основателя династии Мин, яньский ван Чжу Ди поднял восстание против наследника Чжу Юнь-вэня, и в Китае началась гражданская война. Победителем в ней вышел Чжу Ди, принявший титул императора Чэнцзу и начавший эру правления под девизом Юнлэ (1402—1424). И хотя историки будущего расценивали управленческие таланты Чжу Ди высоко, хвалят его в основном за приказ о подготовке Юнлэ дадянь (永樂大典), одной из крупнейших энциклопедий в истории человечества, и за восстановление… торговых связей с Западом, а отнюдь не за масштабные разрушения, которые навлек он на страну своим мятежом. Император, в свою очередь, норовил спихнуть ответственность за пограничные бунты и беспорядки на губернаторов провинций. В приказе армейским подразделениям, посланным на подавление очередного мятежа, Чжу Ди вещал:

Разбойники, по существу, хорошие люди… это местные власти не смогли их умиротворить. Из-за чрезмерной жестокости и бед простые люди становятся разбойниками.

Лишь к 1413 году налоговые сборы сравнялись с довоенными показателями при Чжу Юаньчжане, однако снабжение населения продовольствием все равно оставалось неудовлетворительным, цены на зерно неуклонно увеличивались, и уже в 1431-м, при внуке Чжу Ди, молодом императоре Сюаньдэ, случился первый масштабный голод эпохи Мин, не вызыванный чисто военными причинами.

Имперские методики государственного управления в ту пору, конечно, уже так далеко отошли от конфуцианской утопии времен Учителя Куна, что всякая разница между легистами и конфуцианцами исчезла, и оба учения слились в единую синкретическую идеологию, дожившую до наших дней в формате одной из опор китайского политического треножника. Некоторые исследователи полагают, что конфуцианство — не более чем слой декоративного лака на жестком легистском дереве.

Две другие опоры— корпоративный капитализм и реликтовый марксизм. Вероучение Маркса и Энгельса, правда, не слишком расходится с рекомендациями совершенномудрому правителю от Хань Фэя, Шэнь Бухая, Шан Яна и Ван Аньши, а корпоративный капитализм XXI века, преследующий цель строительства “малого киберпанка”, немыслим без средств слабого ИИ и торговли цифровыми данными.

Тем не менее довольно забавно, что Несмиян считает легизм (法家) производной от конфуцианства (儒教). На самом деле эти философские школы развивались порознь и ожесточенно враждовали добрых три века “благодаря” тому, что легисты фактически отвергали этику в пользу стратегии авторитарного, а затем и тоталитарного управления. Именно легисткий режим, установленный в Цинь, вышел победителем из эпохи Сражающихся царств.

Апогеем их противостояния стали 210-е годы до н.э., когда при империи Цинь первый министр Ли Сы, ученик и конкурент конфуцианца Сюнь-цзы, добился от императора указа о массовых репрессиях против конфуцианцев, в ходе которых четыреста шестьдесят философов и ученых закопали живьем, а конфискованные конфуцианские труды сожгли. При Хань большая часть текстов, преследовавшихся циньскими цензорами, была восстановлена по сохранившимся вдалеке от крупных городов копиям, но кое-что все-таки сгинуло навеки.

Неизвестно, было ли у придворных бюрократов-легистов в царствах эпохи Чжаньго и при более поздних имперских династиях расхожее подлинно злобное ругательство в адрес коллеги-чиновника. Но если оно существовало, то на такую функцию уверенно претендует термин 拘儒 цзюй жу — “узколобый рутинер-конфуцианец” из Янь те лунь (鹽鐵論).

В шестой главе этого памятника Сановник (Сан Хун-ян) произносит тираду, которая без существенных изменений могла бы прозвучать на прошлой неделе с трибуны президиума XX съезда КПК:

… Те, у кого стремления великие, пренебрегают малым; те, кто применяет непостоянные меры, приспособленные к обстоятельствам, расходятся во мнениях и поступках с заурядными и вульгарными людьми. Чиновники, имеющие собственное веденье, помышляют о планах под стать наставнику Вану, завершают наследие покойного божественного властителя… им недосуг считаться с суждениями посторонних невежд, которые стучатся к ним в дверь, и использовать рассуждения связанных своей доктриной конфуцианцев.