Swan Song Ping

Взгляд Паркера скользнул на библиотекаря.

— Как он пробрался в здание, Карлос?

Ривера ответил:

— У бу чжидао.

Томми простонал:

— Карлос, ты по-китайски говоришь.

— Упс, извините. — Он посмотрел на Роберта. — Я был армейским переводчиком на войне, — сказал он, словно это все объясняло.

Вернор Виндж, Конец радуг

Старейшим из делегатов исторического XX съезда КПК, формально фиксирующего смену династии Мао династией Си и построение в Китае “малого благоденствия” (правда, пока всё больше в режиме “малого киберпанка” с колоритными дистопийными оттенками), оказался Сун Пин (宋平). Он же — последний из живущих представителей второго поколения политических лидеров КНР. В прошлом товарищ Сун занимал множество высоких постов, от губернатора Ганьсу до главы Госплана и члена постоянного комитета Политбюро ЦК КПК. Считается, что именно он продвинул в высшие эшелоны китайской политики Ху Цзиньтао, предшественника Си на постах генсека ЦК КПК и Председателя КНР. В те годы Си Цзиньпин еще был известен преимущественно как муж фольк-певицы и генерал-майора НОАК Пэн Лиюань, она же “Фея пионов”.

Родился Сун в эпоху междуцарствия, именуемую у синологов “эрой милитаристов”: после свержения династии Цин и неудачной попытки президента Юань Шикая объявить себя императором (под девизом Хунсянь, 洪憲) Китайская Республика распалась на три враждующие друг с другом военных диктатуры. Гражданская война, осложненная Второй мировой, длилась с небольшими перерывами почти 35 лет, и лишь в 1949 г. Китай вновь объединился (за вычетом, понятное дело, Тайваня, Гонконга и Макао).

По официальной версии биографии Суна, на свет он появился 30 апреля 1917 г., то есть еще до Октябрьского переворота в России, и ныне ему 105 лет.

В столь почтенном, по меркам немодифицированного человеческого генома, возрасте товарищ Сун сохраняет завидные ясность ума и независимость мышления: терять ему, поступаясь принципами, в любом случае уже нечего.

Так, в прошлом месяце Сун опубликовал обращение к Си Цзиньпину, обретшее немалую популярность в китайской инфосфере перед тем, как предсказуемо угодить под цензурный ластик.

Сун напомнил, что политика реформ и открытости внешнему миру, предложенная Дэн Сяопином сорок с лишним лет назад, явилась залогом невероятного прорыва Китая из чудовищной бедности к “малому благоденствию”, и только ее продолжение способно привести КНР к той самой “китайской мечте”, о которой без особой конкретики обожает распространяться Си.

Судя по тому, что на съезд Суна допустили и никаким дисциплинарным взысканиям не подвергли, Си не считает его жест протеста сколько-нибудь значимым. И действительно, уже нет сомнений, что на съезде полномочия Си будут продлены как минимум до 2027 года, а в перспективе и еще на пару-тройку пятилетних сроков (именно с таким интервалом после Мао проводятся съезды партии).

Приведет ли это к открытию Тихоокеанского фронта прокси-Третьей мировой войны, пока неясно: задача реинтеграции Тайваня с материковым Китаем не имеет практического смысла без сохранения хайтек-промышленности острова, а это как раз обеспечить почти невозможно. К тому же любой десант на Тайвань ввиду специфической географии последнего окажется военной спецоперацией, сравнимой за последние лет восемьдесят лишь с высадками в Нормандии и Инчхоне. Едва ли от внимания Си ускользнуло, чем завершилась для его северного партнера куда более простая высадка десанта в Гостомеле и Киеве —

совершенно бессмысленно рассчитывать на поддержку с этой стороны после того, как спецаберрация стратегического мышления Федерального Императора дала метастазы на всю Периферию, а присоединение Донбасса к Империи обернулось ускорением варваризации ее легионов.

И хорошо еще, если Преемник 2.0 выйдет не из числа военных диктаторов вроде тех, от которых в детстве и юности немало невзгод претерпел Сун Пин.

Впрочем, отношения Федеральной Империи с Китаем нынче на историческом максимуме дружбы за 105 лет жизни товарища Суна.

Даром что дружба эта осторожная, обставленная целым ворохом условий, и даже пути обхода западных санкций удобнее оказалось прокладывать через исламские теократии, нежели по улицам Запретного города.

Товарищ Сун, конечно, помнит и эпоху, когда эти отношения проходили надир: тогда-то Генри Киссинджер и подбросил президенту Никсону идею воткнуть между Москвой и Пекином клин, из коего проклюнулись ростки “Кимерики” — чтобы развиться в пышное дерево, беспроблемно приносившее плоды почти до середины прошлого десятилетия, но затем грубо подрезанное распоясавшимися неоконами администраций Трампа и Байдена.

Но не Сун Пином единым. О том, значителен ли вклад федерально-имперских экспертов в достижение вышеозначенного исторического максимума, легче всего судить по феерическому призыву Николая Вавилова не доверять экономическое взаимодействие с Китаем тем редким русским специалистам, кто хорошо владеет китайским языком. Несмотря на естественное первое впечатление от текста, призыв явно не пародийный, а вполне искренний.

Вавилов справедливо полагает, что

наличие диплома востоковеда… [не] свидетельствует о пригодности специалиста к эффективному решению любых задач, связанных с Китаем… на практике в сфере практического применения языка остаются лишь 10–20% выпускников с условным китайским,

но приписывает это не очевидной причине — давно и неустранимо просевшему качеству федерально-имперского образования, а более эзотерической:

Изучение китайского — сверхнагрузка на психику, память, личность и является испытанием воли человека…

… китайский загружает собой все мощности головного мозга, не оставляя шансов для иной сложной интеллектуальной деятельности,

а посему

владение китайским не приводит к миллионным состояниям.

По мнению Вавилова, запомнить написание и произношение иероглифа 我 во — “я, меня” — русский человек вряд ли сумеет и за “несколько дней повторения за аудиозаписью и преподавателем”.

Между прочим, Вавилов этимологизирует написание этого знака от 手”рука” и 戈 “молот-клевец”, то есть как изображение руки, держащей оружие для самозащиты; действительно, в китайских словарях этот иероглиф стоит под 62-м ключом 戈, но сама этимология-то народная и, как показано еще в прошлом веке, неточная.

Быть может, не случайно, что одним из устаревших значений 我 выступает “упрямиться, стоять на своём”.

В условиях людоедской политики “нулевой терпимости” к карантиновирусу COVID-19, проводимой в Китае уже два с половиной года,

грустно лишний раз напоминать, как динамично развивались до 2020 года трансграничные торговля и туризм в Приморье: из случайно отобранных десяти-пятнадцати жителей этой федерально-имперской провинции вряд ли найдется более двух, кто регулярно бывает в Москве, и менее восьми, регулярно посещавших Китай, Японию или Корею.

Интересно также, что вдохновленное китайским иероглифическое письмо и обособленность другого важнейшего языка АТР, а именно японского, ничуть не мешают появлению в Рунете полчищ любителей аниме, выполняющих неплохие, а порою просто отличные, переводы комиксов-манги.

Но Вавилову, как и подавляющему большинству сотрудников отраслей науки и образования, проще закрыть камеры хранения детей на семь замков и выбросить ключи, чем допустить, чтобы конкуренция подорвала эксклюзивность оказываемой услуги: он убеждает, что

относительно свободное владение как разговорным, так и письменным языком начинается от 10 лет изучения и практики.

Увы, я лишен возможности уточнить у него, сколько же недель потребуется, чтобы освоить написание и произношение первого знака в слове 噁心 эсинь — “1) тошнотворный; 2) умышленно препятствовать (конкурентам)”?