Here there be vampires

Стивен Кинг, На посошок (One for the Road, 1977)

В детстве я пропустил этот рассказ, ограничившись основным романом Удел Салема, а сейчас наткнулся, обнаружив, что недавняя экранизация Удела, уже третья по счету и первая в полнометражном формате, опять откладывается на неопределенный срок — стала одной из множества жертв пандемии, только не вампиризма, а карантинов, и угодила в производственный ад. Зато экранизировали На посошок, ставший короткометражкой:

В целом я не люблю творчество Кинга за пределами Мертвой зоны и Воспламеняющей взглядом, причем его уровень еще и резко проседает по мере выхода из уроборосова круга запоев, то есть отдаления от НФ и классической мистики в сторону социальных триллеров, детективов и пресного, до последнего байта коммерческого, трэша, а усугубляется это явление, как и в случае Азимова или Муркока, навязчивым стремлением увязать почти все работы в сквозную мультивселенную — если же не получается, за ретконами Кинг не постоит. (А вводить самого себя в сюжет как воплощение Гана — вообще жуткое дурновкусие.)

Однако На посошок из 1970-х безусловно хорош: в отличие от Удела, старательно переписанного у Стокера и вызывающего скорее зевоту (особенно на контрасте с более современными переосмыслениями вампиризма у Стэблфорда или Уоттса), рассказ достаточно самобытен и лаконично изящен в невзыскательном статусе байки у камелька в безжалостно холодную зимнюю ночь — чуть не сказал «охотничьей байки», но это было бы чрезмерно жестоко. Впрочем, как и в случае Кладбища домашних животных, чье действие разворачивается по соседству в Ладлоу (Рэйчел Крид по дороге домой попадает в вилку теоремы Эскобара — свернуть в Удел и прикорнуть до утра или продолжить поездку навстречу свиданию с нежитью иного сорта), заметная доля привлекательности рассказу сообщается аллюзией на малоизвестную в Рунете англосферную классику.

И тут появилась она, выплыла из тени маленькой рощи, как привидение. Мало того, что городская, так еще самая прекрасная из виденных мною женщин. Так мне хотелось подойти к ней и выразить свою радость: как не радоваться, если она жива и здорова. Одета она была в зеленый пуловер и накидку без рукавов, вроде бы такие называют пончо. Накидка колыхалась, черные волосы струились на ветру, как вода в ручье в декабре, перед тем, как мороз скует ее льдом… От нее веяло могильным холодом, белыми костями, завернутыми в саван. Даже с такого расстояния мы видели красный блеск ее глаз. Скорее волчьих, чем человечьих. А при ухмылке обнажились и неестественно длинные зубы. Мы видели перед собой не человеческое существо. Мертвеца, каким-то образом ожившего в этом жутком воющем буране.

В данном случае — Сказание о Старом Мореходе Сэмюэля Тэйлора Кольриджа. Ведь заметающий все следы снег когда-то был морской водой.

И женщина смеётся нам? —

Не Смерть ли? И вторая там?

Не Смерть ли та, что с ней?

Рот красен, жёлто-золотой

Ужасный взор горит:

Пугает кожа белизной,

То Жизнь по Смерти, дух ночной,

Что сердце леденит.

Несмотря на встречающееся иногда название Return to Salem’s Lot, с одноименным фильмом, свободным продолжением Удела Салема (именно фильма, а не книги), рассказ не имеет ничего общего, кроме только упоминания поселка.