Sematary dancer
Стивен Кинг, Кладбище домашних животных (Pet Sematary, 1983)
В формализме квантовой механики нет ничего, что запрещало бы существовать состоянию сознания, когда это последнее способно одновременно воспринимать кота живым и мертвым.
Роджер Пенроуз, Путь к реальности
Валентин легкомысленно махнул рукой.
— А, покойники ваши… — сказал он. — Слушайте, Ричард, вам не стыдно? Вы же все-таки человек с образованием… Во-первых, никакие они не покойники. Это же муляжи… реконструкции по скелету… чучела… А потом, уверяю вас: с точки зрениям фундаментальных принципов, эти ваши муляжи не более и не менее удивительная вещь, чем вечные аккумуляторы. Просто “этаки” нарушают первый принцип термодинамики, а муляжи второй, вот и вся разница.
Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий, Пикник на обочине
Как и, наверное, многие малолетние свидетели перелома тысячелетий, я прочел эту книгу в наименее подходящем для ее восприятия возрасте (9 лет), да вдобавок в период, когда смерть постоянно заглядывала в окна дома, а бескомпромиссную быстроту реакции выказала лишь однажды. Это произошло, когда, побуждаемый идиотским стремлением “предоставить животному свободу”, один из моих родственников взялся выгуливать собаку без поводка на обочине дороги, где траффик был хотя и нерегулярным, но осложнялся серией следующих почти без перерыва слепых поворотов. Рано или поздно это заигрывание со смертью должно было привести к логичным результатам — и действительно, понадобилось не более пары месяцев, чтобы собаку сбило проезжавшей на большой скорости машиной. После этого я перестал быть собачником, какого из меня зачем-то пытались воспитать, и переключился на общение с кошками, которые, если только они не поклонницы “Ливерпуля”, или гуляют сами по себе, или вовсе в том не нуждаются.
Как и, наверное, многие малолетние свидетели перелома тысячелетий, я начал знакомство с фантастикой, фэнтези и мистикой, поглощая один за другим сперва четырнадцать томов “Библиотеки американской фантастики”, а затем — разлетавшиеся с московских и провинциальных лотков раскаленными пирожками труды Стивена Кинга. В обоих случаях это был совсем не лучший выбор. “Библиотека американской фантастики” не только наглядно иллюстрирует худшие принципы компоновки антологий и серий экспертами Второй Империи, но и положила начало славной традиции бесконечных переупаковок одних и тех же лонгселлеров, доведенной до логического абсурда в “Шедеврах фантастики”, где новинки и эксклюзивы стали появляться, по сути, лишь после мутации в малотиражный формат. Кинг же, традиционно позиционируемый в русской культурной сфере как король хоррора, самим своим присутствием оказывает дестабилизирующее влияние на сегмент мистики и ужасов, формируя у потребителей чрезвычайно сильную цепь обратной связи — если Кинг, значит, хоррор, если хоррор, значит, Кинг. К чему это приводит в издательском бизнесе, хорошо видно по неизменно плачевным показателям продаж серий мистики и хоррора вроде “Черных книг” или “Шедевров мистики”.
При этом литературный уровень работ Кинга понижается, сначала медленно, затем все быстрее, как раз по мере миграции из научной фантастики, куда еще с натяжкой можно отнести Стрелка и Воспламеняющую взглядом, но уже не Противостояние, к месторождениям золота дураков, с гордостью именующих себя Постоянными Читателями и мало отличных в восхвалении авторских самоповторов от целевой аудитории Apple. После седьмого или восьмого томика я выдохся, надолго забросил читать Кинга (а его хоррора и мейнстрима аккуратно избегаю и поныне) и до сей поры жалею, что не подвернулась мне тогда нарождающаяся серия КЧ или ЗБФ. Тщательней подбирайте себе друзей в начальной школе.
Однако Кладбище домашних животных, в какой орфографии его ни ретранслируй на русском, заслуживает высшего балла как идеальное для XX века произведение неоготики, хотя лишь одобрительного или среднего — как собственно роман ужасов. В этом смысле довольно точным его кинематографическим аналогом является другая история о призраках, замаскированная под космооперу вместо мистики: там вместо заброшенного индейского кладбища или дома на холме люди и коты гуляют по владениям Чужих. В первом фильме этой франшизы поступки космонавтов, даром что они не ученые, а обычные дальнобойщики, отличаются почти безукоризненной внутренней логикой. Ее нельзя путать с логикой сценарной — различия между ними наглядно видны в официальных ныне приквелах, Прометее и Чужом: Завете. В Кладбище домашних животных у меня так и не получилось поставить себя на место взрослого человека, который сознательно выбирает из нескольких вариантов для жизни с ребенком и животным дом у самой дороги, и элемент недоверия к поступкам Крида продержался до самого финала, постепенно усилившись до зевоты, когда вместо чуточку сдвинутых — в базовой реальности, а может быть, в представлении окружающих, — кота и человека из царства мертвых возвратились китайские болванчики с глючной прошивкой, уместней смотревшейся бы в подростковом слэшере 1980-х или творениях Юна Айвиде Линдквиста вроде Впусти меня, достойных экранизации на студии Asylum (впрочем, в 2010-х разница между этим производителем и более респектабельными голливудскими конторами быстро сглаживается).
Где-то на обочине трассы, по которой Рэйчел Крид возвращается домой навстречу пробной смерти, мелькнет и указатель к Уделу Салема — и, хотя в ту пору я не понял этого, Дракуле Брэма Стокера.
У Кладбища домашних животных, если рассматривать его как элемент межавторской мифологической традиции Нового Света, тоже имеется своеобразный приквел — Вендиго Элджернона Блэквуда, классическая новелла 1910 года, где также фигурирует врач, автор книги о феномене коллективных галлюцинаций. Впрочем, Вендиго выигрывает у Кладбища, а тем паче его ужасающих (в плохом смысле) экранизаций уже тем, что происходящее в рассказе, строго говоря, мистических объяснений не требует. Именно эта черта отличает лучшие современные работы в жанре неоготики, вроде Империи страха и Юной крови Брайана Стэблфорда, Друда Дэна Симмонса, а также (с меньшим основанием) Малой Глуши Марии Галиной и Аннигиляции Джеффа Вандермеера.
Попробуем-ка и здесь подойти к проблеме с позитивистских позиций, не довольствуясь ловлей раскаленных пирожков в проходе между книжными ларьками или рядами кинозала. Чем, по сути, выступает Кладбище в лесу за домом Крида, как не глючным репликатором клонов, давно опоздавшим к сбросу до заводских настроек, сеющим генетическое опустошение на своем пути, бессильным разрешить вечную лемовскую проблему непрерывности существования? Вампирам Ложной слепоты и Эхопраксии Питера Уоттса тоже не удалось поднять себя за волосы из трансильванского болота крестовых глюков дальше, чем в облако Оорта: Юккой Сарасти в конечном счете распоряжается Тезей, а воскрешенными на Кладбище зверями и людьми — оголодавший после многолетних задержек зарплаты в 1990-е старший механик корабля Тезея. Звездолет Томминокеров на момент описываемых событий еще покоился под землей в лесу близ Хэвена, однако присущее тамошним обитателям стремление совершенствовать людей и вещи (как они это понимают) открывает интересные перспективы для потенциального кроссовера этих мирков. Правда, все жители кинговской Йокнапатофы ведут себя так, словно ни разу не смотрели экранизаций своего создателя и даже, страшно сказать, не являются его Постоянными Читателями. Лучше бы им с опозданием почти на век прочесть Витгенштейна, который справедливо указывает, что собака не способна лгать, но и не может проявить искренность. В таком случае, коли уж коты и псы ждут возвращения хозяев из отлучки, не зная, что те смертны, почему бы и нам не ожидать их возвращения, например, в грядущую среду? Только потому, что они при жизни не умели общаться на одном с нами языке… а сейчас могут оказаться мертвы?
Ну а если вам любопытно, какой могла бы стать экранизация Кладбища домашних животных в мейнстримном гетто под светом каннских софитов, не скатись автор и его заводной мальчик Гэдж ближе к финалу в последний киносеанс на улице Вязов, рекомендую отведать жертвенной оленины с греческими оливками по рецепту Николь Кидман. Кстати, Кидман отменно смотрелась бы в роли Рэйчел Крид, вы не находите?
LoadedDice
