Curiosity resurrected the cat

Кто несет кота за хвост, тот учится тому, чего нельзя познать никак иначе.

Марк Твен

В будущем люди станут все точнее копировать атомные структуры всех материальных созданий. Уже сейчас они способны создавать искусственные алмазы и сапфиры, искусственную мочевину и даже искусственный, синтезированный в ретортах белок. Таким образом, люди непременно овладеют в конце концов искусством создания молекул живого тела и самого живого тела из атомов. И тогда они обретут бессмертие, ибо будут в состоянии вернуть к жизни любого умершего, тщательно соединив атомы в структуру, формировавшую тело при жизни. Этот процесс воскрешения будет, как мне кажется, происходить внутри машины, в которую введут соответствующую схему, своего рода план, то есть структурный образец определённого человека, после чего механизм создаст из атомов белковые частицы, клетки, сухожилия, нервы — и этот человек выйдет из него живой и здоровый, исполненный радости жизни.

Станислав Лем, Диалоги

Увидев недавно жуткую (в плохом смысле слова) любительскую иллюстрацию к Кладбищу домашних животных с любовно коллажированной мухой,

я задумался о том, что, хотя лучшие экранизации работ Стивена Кинга среди немногих виденных мною— те, где концовка существенно изменена в сравнении с первоисточником,

киноверсия Кладбища домашних животных 2019 года разлива, удовлетворяющая этому условию, все ж так плоха, что оправдывает свое существование лишь котами. Мейн-куны из сравнительно свежей ленты мне симпатичны больше, нежели британцы из фильма 1989 года.

Более того, в римейке Черч, за которого я активно болел, выживает — точнее сказать, продолжает работу после “отката к точке восстановления” на индейском кладбище.

Это решение расходится как с кинговским первоисточником, так и с первой экранизацией, но я не могу его не одобрить, несмотря на то, что проще перечислить аспекты, в которых к римейку претензий нет, чем противоположные. Черч, как ни крути, кругом не виноват: он не просил выбирать дом у самой дороги, который что старые, что новые владельцы хронически ленились обнести даже простейшим забором. Сцена же его второй смерти в экранизации 1989 года внушает почти физиологическое отвращение… нет, не к коту, а к отцу семейства:

Куда лучше была бы альтернативная концовка римейка, где воскрешенный кот водворяется в кругу семьи:

Помимо потакания моим айлурофильским прихотям, она полезна и тем, что не нарушает — в отличие от кинопрокатной — основное негласное правило “бизнеса” Кладбища домашних животных: этот глючный реанимационный механизм согласен работать только со смертными, подпитываясь их горем и другими эмоциями, провоцирующими безумие. По этой причине концовка, используемая в кинопрокатном варианте, абсолютно бессмысленна в рамках заданных Кингом граничных условий.

В противном случае городок Ладлоу давно охватила бы эпидемия зомбификации — еще при первых колонистах, о которых расшалившиеся сценаристы нам рассказали в историческом флэшбеке сбивчивого прошлогоднего приквела, Кровных уз.

Для моего “головопушечного” канона очевидно, что Кладбище домашних животных образует своеобразную слабо связанную дилогию с Необходимыми вещами, концовка киноверсии которых показана выше.

Но Необходимые вещи пока не ведали римейка или сиквела, и финал ленты 1993 года, подобно альтернативной концовке Кладбища домашних животных 2019-го, остается одной из двух особенностей, ради которых фильм вообще стоит смотреть. Вторая — это, конечно, Макс фон Зюдов в роли Леланда Гонта, единственный великий актер, сыгравший за карьеру, притом одинаково удачно, и Христа, и дьявола. Впрочем, соотнесение Гонта с Сатаной нестрогое, точнее было бы принять его за слугу или миньона не то Йог-Сотота, не то Ньярлатотепа из лавкрафтианского мифотворческого SDK.

И на “кошачье” Кладбище, и к Гонту в магазинчик приходят “купить” услугу, но у Гонта ассортимент значительно шире, а Кладбище оказывает единственную. Однако после появления Гонта Кастл-Рок сносит с лица земли накопленной расплатой по счетам, а Ладлоу существует в режиме размеренной самоокупаемости лет 250, с тех пор, как пришли белые.

С другой стороны, если бы воскрешенные могли действовать так, как Элли и Рэйчел в кинопрокатном варианте римейка Кладбища домашних животных, то Ладлоу пришел бы вскорости в такое же запустение, что и уничтоженный каскадом похищений душ Кастл-Рок по итогам деятельности Гонта. (Дополнительная параллель в том, что две дамы вспомогательного ростера персонажей, Норма и Полли, одинаково мучаются от артрита, и винить Полли в готовности на всё ради желания избавиться от болезни мне так же трудно, как ненавидеть воскрешенного Черча.)

Кинг указывает, что земля Кладбища, по утверждениям индейцев, “испортилась” в какой-то момент прошлого (had gone sour). Эта формулировка предполагает возможность отметить начало процесса, следовательно, нельзя исключать, что когда-то ритуал не был сопряжен с обязательной демонической одержимостью — и, возможно, до того, как земля “испортилась”, воскрешенные возвращались не чудовищами.

Вендиго с Кладбища домашних животных у Кинга, между прочим, заметно дальше от индейского духа, чем антагонист классической повести Блэквуда. Можно списать это на авторскую небрежность — есть ведь в романе ни в какие ворота не лезущая беспечность семьи Крид при выборе места для нового жилья, которую обычно и неуклюже пытаются объяснить почти антично-трагедийной предопределенностью всех катастроф сюжета. Сходство романа с такой трагедией бесспорно, однако решение о выборе находится за рамками книги.

Интереснее предположить, что тварь из тодаша, пропасти между мирами и уровнями Темной Башни, по каким-то причинам застряла на Кладбище (так Оно застряло в Дерри, которое, по всему судя, не может покинуть) и лишь “примерила” на себя представление аборигенов, впадавших порой в каннибализм от бескормицы, о Вендиго, но не была им первоначально.

Некоторое расхождение с индейским образом вендиго у неё сохраняется до сих пор — не потому ли, скажем, рога у кинговского демона не как у лося, что полагалось бы индейскому Вендиго, а как у барана?

При перемещениях в тодаше, по Кингу, часто слышится характерное неприятное и в то же время манящее звяканье, каммэн: возможно, это лишь совпадение, но такой же звук издает погнутая жестянка при входе на Кладбище.

Что до самого романа, то, повторюсь, Кладбище домашних животных заслуживает статуса великого произведения XX века как неоготический триллер, но не как слэшер, в который оно вырождается на финише.

Не было бы, пожалуй, даже нужды вызывать к юному Джуду Крэндаллу с фронтов Первой мировой войны экзорциста-собачника Витгенштейна: Убик Филипа Дика, Ночная земля Уильяма Хоупа Ходжсона, Континуум Нуль-А Джона Райта, Звезда-убийца Джорджа Зебровски и Чарльза Пеллегрино или Умирающая Вселенная Фреда Адамса и Грегори Маклафлина обеспечат вам куда более привязчивое ощущение клаустрофобического или космического хоррора, чем ночевка среди курганных спиралей за валежником у болота Малого Бога.

Ведь оттуда можно, во всяком случае, поднять голову к звездам, хотя и складываются они в незнакомые фигуры.

Но что, если за считанные часы на всей Земле некому станет их лицезреть? Что, если единственными источниками редчайших вспышек света во всем космосе останутся чернодырные сверхновые?

Коготок увяз — всей фотинной птичке из темной материи пропасть в разногласиях о параметре Хаббла.