Hunger Olympics

Мария Галина, Малая Глуша (2009)

Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит; тогда говорит: «возвращусь в дом мой, откуда я вышел». И, придя, находит его незанятым, выметенным и убранным. тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого.

Мф. 12:43–45

Я очень редко читаю русскоязычную фантастику и фэнтези (оттого ли, что она обильно инфицирована попаданцами во Время Учеников со звезд Самиздата, потому ли, что руководствуюсь известным подходом Нила Стивенсона), но для женщин нет-нет, а выпадает в литрулетке примечательное исключение: Славникова, Латынина, Фёдорова, Осояну, Галина.

Мария Галина —автор уровня, на какой могла и должна была подняться Юлия Латынина, кабы не подалась в экономическую, а впоследствии криминально-политическую журналистику. Они начинали в схожее время, могли построить академическую карьеру и отказались от нее, пользовались мужскими псевдонимами, использовали в своей фантастике приемы планетарного романса и мотивы прогрессорства, немало навели шороху в российской литературной тусовке. Но Латынина выбрала свою дорогу, а Галина — свою. Результаты, как говорится, налицо.

И сравнение, мягко говоря, не в пользу Латыниной, если даже не вдаваться в конспирологические теории о многопользовательском аккаунте Цвай Рэнд.

Малая Глуша — из тех странных книг, какие лучше читать в порядке, обратном предложенному издателем. Вторая часть (написанная, однако, первой) слегка банальна, и путеводитель Галиной по катастроечному лимбо, особенно при взгляде назад от алтаря летающего макароновирусного монстра, не так пугает, как вызывает желание заполнить явный сюжетный вакуум биографиями маисовых людей, срочно оплатив им чартер откуда-нибудь из Комалы. Галина в основном ограничивается классическим мотивом Орфея и Эвридики, многократно зеркалируя его, меняя половую принадлежность фигур греческого сюжета и искажая почти до неузнаваемости. Но до поворота на улицу Диктатуры Пролетариата, где у черной стены побираются свергнутые крысиные короли, мы по ее навигатору так и не доедем, и работа Кудрявцева останется, на мой вкус, единственной в русском мифологическом фэнтези, достойной торжественного занесения куда-нибудь в архивы Дрездена.

Зато первая — почти безукоризненный привой на чахлое древо русской мистики Вендиго Алджернона Блэквуда и его неоготического отпрыска с временной регистрацией в новоанглийском Субурбистане, Кладбища домашних животных Стивена Кинга. Очень скромный в художественных средствах, очень экономный, хочется сказать — эргономичный. Деятельность спецслужбы, ответственной за отлов и выдворение из СССР забугорных духов и демонов, настолько мастерски вписана в позднесоветский быт, что вызывает ощущение полнейшей достоверности и документальности —о, занеси в этот космос прихотью квантового скачка Джесси Фейден, ее бы долго откармливали до принятого у старосоветских матрон радиуса талии котлетками из столовки на машинном масле под клюквенным соусом.

Бумажная возня вокруг бесчинств индейского демона-каннибала в припортовом городе, обладающем некоторыми чертами Черноморска без пикейных жилетов, легко, точно и естественно укладывается в прокрустов шаблон хеллеровского релятивизма российской государственной политики, воспроизводящийся с достаточной степенью самоподобия на протяжении всей письменной истории восточноевропейского цивилизационного комплекса.

Если пытаться охарактеризовать творящееся одним словом, это слово будет ГОЛОД. Голодны тут все. Вырванный из родных лесов индейский дух охоч до крови и ментальной энергии людей, которые упорно отказываются поверить в его существование. Заполошная легковерная Розка из СЭС-2, как и любая провинциальная девушка, голодна до славы и любви, ароматного вина и вкусного заварного кофе в постель, путешествий и приключений, юбок и немецких лифчиков из магазина “Лейпциг”, видеокассет и пластинок. Полусумасшедшая мать Генриетты, как и Вендиго, голодна в буквальном смысле слова, она запасает пищу где только может, не в силах побороть вплавленный войной страх тридцатипятилетней давности. Заложник родовой миссии мольфар Романюк чахнет без силы, стремительно утекающей из мира и делающей его из плоского — круглым, из магического — выхолощенным, из двадцатишестимерного — безвременно трехмерным. Бездарь и интриган Лев Семенович готов сожрать всех и вся, кто попадутся на его пути к профессорскому креслу в далекой, навряд ли вообще существующей Москве.

Голодны птицы и звери, демоны и гомункулы, бусиэ и диббуки, маги и чиновники. Стремительное, неизбывно нарастающее, как инфразвук перед грозой, ожидание чего-то грозного и непостижимого сродни сексуальному возбуждению, но оставляет после себя только сосущую пустоту внутри.

1979 год. Через тридцать пять лет после войны, закрывшей счет горячих мировых конфликтов и открывшей счет холодных, близятся сноси государства всеобщего малого благоденствия, но, как и тридцать пять лет спустя, завершатся выкидышем скандальной Олимпиады. А здесь олимпийский цикл, как на Донбассе Второй Холодной, и вовсе вытеснен календарем эпохи мертворожденных.

LoadedDice