Fall to grace

Рафаэль Картер, Счастливое грехопадение (The Fortunate Fall, 1996)

В киберпанке, особенно раннем, почему-то весьма часты случаи, когда одна книга автора затмевает все прочие, как городская неоновая подсветка — Млечный Путь при взгляде откуда-нибудь с Синдзюку. Но эти прочие обычно хотя бы существуют, чего не скажешь о Рафаэле Картер(е): Счастливое грехопадение стало его (ее?) дебютным и последним на данный момент романом, а также предпоследним в литературной биографии произведением. Во второй половине 2000-х следы Картер(а) из сети постепенно исчезают, неясно, сменил(а) ли один(одна) из первых блоггеров современного Интернета алиас или просто перебрался(ась) на какой-нибудь иной план бытия, следуя за Медным Всадником, Белым Кроликом или Алой Ведьмой. Неизвестно даже, мужчина это, женщина или квир, как Юн Ха Ли.

Если бы в Питере на конвентах предпочитали не пить, а сочинять киберпанк, то легко было бы принять работу Картера за порождение тамошней своеобразной атмосферы; но во Время Учеников и прочих межавторских проектов внецикловым недостоверным рассказчикам дорога обычно заказана. Счастливое грехопадение — самый русологический среди читанных мною киберпанковских романов англосферы, он превосходит в этом отношении даже Игру в реставрацию и Фронтеру. Действие почти не выходит за пределы России, если не считать погружений в виртуальность. Вполне допускаю, что некоторым рунетовским читателям Счастливое грехопадение все-таки покажется клюквенным, но учитывайте, что эта Россия даже не либертарианская, а проявилась на свет из слепящей тьмы в час полдневный, в результате довольно неуклюжих попыток восстановить традиционные государства с их труднопроницаемыми границами после неудачной заправки локомотива Сингулярности биотопливом из отходов “Макдональдс-ГУЛАГа”. И задумайтесь, каково лавировать на волнах киберпанка японцам.

— На самом-то деле среди нас и вегетарианцы были, — проговорил он задумчиво. — Конечно, это результат ее влияния… После того, как нас схватили, Охранка впала в такое бешенство, что велели задержать всех еще остававшихся в России вегетарианцев, полагая их нашими сообщниками. Им не было дела до того, что при этом в Москве пострадали все дзен-приколисты и жертвы аллергии на определенную пищу.

Майя Андреева — русский репортер XXIV века, ходячая камера, опутанная искусственными сенсорными нейросетями и нашпигованная телекоммуникационными наномашинами, которым для функционирования нужен алкоголь, иначе носительница погибает. В мире Майи американская глобалистская империя, Охранка, давно перестала существовать, рухнув под натиском зомбифицированной синтетическим вирусом Единодушной Армии повстанцев, и на ее место заступила новая гегемония. Но тем, кто пожелает туда иммигрировать, обратив Исход из Африки вспять, придется сдать генетический тест на человечность, а понимается последняя как чистота негроидной расы. Интересно, не к такому ли решению пришел бы в наши дни сильно повлиявший на Картера Достоевский, подвизайся он в Голливуде (скажем, на пару с Бекмамбетовым) сочинительством сценария Ваканды навсегда?

Впрочем, и на руинах более традиционных сверхдержав есть чем заняться, например, раскопками загадок казахстанского геноцида полувековой давности. А таких загадок предостаточно: в 2248-м, когда Единодушный код зафиксировал освобождение мира и самоудалился, большая часть уцелевшего человечества оказалась на расстоянии половины земного шара от своих домов.

В ту ночь я приступила к исследованиям, а мысли Кейси продолжали призраками блуждать у меня в сознании.

“Большая часть картин Холокоста восстановлена по фото, сделанным при освобождении лагерей войсками Союзников”, сказала она однажды, “но Квадратные Мили освобождала Единодушная Армия, которая фоток не делала, а индивидуальные компоненты не запомнили пережитого”. И добавила: “Нацистам на погром было отпущено лишь несколько лет. Охранке — почти пятьдесят, и весь мир в придачу. За пятьдесят лет можно взрастить новые поколения, ничего, кроме тирании, не знающие. Можно уничтожить не только людей, а и всю память о них”.

Полноты ощущений Майи при ее прогулках по реконструированным концлагерям и Серостенью (Greyscape), виртуальной экосистеме ИИ, зрители не вынесут: предварительной фильтрацией и редактированием потока данных с живой камеры должен заниматься скринер, человек (а человек ли это?), неизбежно сталкивающийся с опасностью влюбиться в партнера. Обычно скринерами выступают мужчины, а женщины — только камерами.

Но, противу правил, новым скринером Майи становится женщина, Кейси Мирабара, с которой они видятся только по Сети и никогда — оффлайн. Что это, любовь или глюки забагованного чипа? Ведь когда Бог сотворил человека, его истинным намерением было создание искусственного интеллекта, да вот незадача, у Творца выдался тяжелый день, и на каждую пару-тройку поэтических строф приходится десятикратно больше убийств персонажей классической поэмы.

— А что вы учили?

— В основном классику.

— Где ж ваши очки? — сказала я. — Я-то думала, классицисты все слепые, раз им на плоское видео столько щуриться приходится.

Он приподнял бровь.

— Но ведь это было в те времена, когда под классической культурой подразумевали греческую и римскую, а не Голливуд и “Мотаун”.

— Ой. Ну, тогда печатные книги тоже подойдут.

Иногда для спасения мира Ильзе лучше остаться с Риком в Касабланке, куда от Москвы и даже Риги поездочка неблизкая. А самозваному Иуде — подменить Иону на дежурстве во чреве китовом.

Кит, предатель; записка, которую она оставила мне, и кутузка Постполиции; то, что я к ней чувствовала, и то, кем она на самом деле оказалась — всё это вы уже знаете.

Это первая фраза книги, а значит, все, что за нею последует, для недостоверной рассказчицы более важно, чем для тех, кто к ней подключен. Однако пускай слово изреченное и есть ложь, а в Зимнем Безмолвии (к западу от Эдема Счастливого грехопадения промелькнет и такая кличка) сгодится любой призыв о помощи.

LoadedDice