Benefit of redoubt (I)

Я не люблю изобильно прорастающие в русскоязычной фантастике фанфики (порою нескольких уровней контекстной свободы, которая лучше, чем несвобода) и не умею их писать, но это не мешает мне высоко ставить немногочисленные плоды межавторских проектов и оммажей, какие оказываются на одном уровне с первоисточниками или даже сильнее их. Попадалось мне их немного, и никогда — в доминантном для Рунета жанре попаданса, а низкая оценка, выставленная мною чудовищной Операции “Вирус”, даже привела, через парадоксальное сплетение обстоятельств, к серьезной ссоре с одной из экс-подруг.

Но если уж фанфик находит у меня признание, то я всегда готов чистосердечно прорекламировать его рунетовской аудитории.

Так и с повестью Мартина Изитта За Стену Ночи: наверное, самым странным и удачным гибридом твердой НФ, космооперы и лавкрафтианского хоррора (который бы корректнее именовать ходжсонианским) по эту сторону Горизонта событий. Могли бы вы предположить, что полет корабля поколений, не уступающего возможностями “Эриофоре” из Революции в стоп-кадрах Питера Уоттса, по Вселенной, не допускающей в жестокости своей расстановки сверхсветовых гейтов, приведет… прямиком в Ночную Землю Уильяма Хоупа Ходжсона? Причем, несмотря на все апгрейды, проделанные по пути бессмертным экипажем, челн на миллионы лет там еще и устаревшей моделью покажется.

Ниже можно ознакомиться с первыми двумя частями повести, публикация которых будет продолжена, и решить, по вкусу ли вам это экзотическое блюдо.

В ранние века нашего странствия мне была отведена должность старшего навигатора.

—Не вижу ничего, что указывало бы на присутствие цивилизации,— сказала Сара Рид, командир миссии и нынешний капитан “Вечности”. Эта реплика была обращена ко мне.

Мы, в числе других Хранителей, свободно расположились вокруг консоли, пока над главной астролабической платой медленно поворачивалось голографическое, пятидесятиметрового диаметра, изображение голубовато-зелёной планеты. Мир был величиной примерно с Землю, укрытый атмосферой; расстояние от центральной звезды позволяло воде оставаться в жидком состоянии на его поверхности.

— Как скоро ты сможешь получить картинку в полном разрешении? — спросила Сара Рид.

— При нынешних темпах торможения— семь с половиной лет, —рискнул оценить я. — Возможно, восемь. Мне ещё несколько месяцев над апгрейдами работать. Если ничего более существенного не получим, то ухожу с вахты.

Смотреть было больше не на что, и собравшиеся начали расходиться. Почти все уже утянулись к своим рабочим станциям, и лишь командир задержалась.

— Когда уйдёшь с вахты, сразу же ляжешь в гибернацию?— спросила она свойским тоном, не отводя, однако, взгляда от обширной голубой сферы.

Я кивнул.

— Думаю, да,— сказал я.

Несколькими днями позже она отыскала меня.

— Я размышляла над твоим предложением,— сказала она мне за лёгким ужином.

Мы сидели в одном из наблюдательных пузырей, словно вспухавших на шкуре внутреннего хабитата корабля— просторного цилиндра, вращавшегося в центре хабитата Постоянных, так что в целом конструкция напоминала два концентрических барабана. Километрами ниже искусственные сумерки затягивали пэтчворк ферм и лесов. Зажигались огни и разрастались в светящуюся паутину, отмечавшую расположение дорог. Сверкающие паутинки сливались в искристые скопления — посёлки и города. А дальше, выше по плавно закруглявшемуся ландшафту, едва различимые в туманной дали, высились лесистые горы, ещё купавшиеся в искусственном дневном свете.

А наблюдательный пузырь освещали только закатные сумерки. Я напрасно вглядывался в лицо Сары. И ждал. Оно было наполовину в тени. Она поймала мой взгляд и удостоила меня редкой улыбки.

— Думается, — — сказала она, — мне бы понравилась ещё одна связь. С тобой.

Я не сдержал усмешки.

— А у тебя сейчас активна связь с кем-нибудь другим?

— Три.— Она допила вино и покатала тонкую ножку бокала между пальцами, размышляя. — Я бы хотела постоянных отношений, но никто меня не удовлетворяет в эмоциональном смысле. И у меня никого из команды нет. Похоже, мой ранг пугает их.

—Как насчёт Линдон? Она старпом. Разве у тебя не было эксклюзивного контракта с ней?

Сара лишь проворчала что-то в ответ. Ночь быстро наступала на пузырь, мне трудно было в сумерках различать её черты. Плечи силуэта поникли на фоне сумерек.

— Ты подождёшь ещё два месяца, пока я не закончу обновлять сенсоры?— спросил я.

— Да, я примерно в эти сроки ухожу с вахты. И тоже обновляться буду. У тебя какие-нибудь физические предпочтения есть?

Я сделал вид, что обдумываю услышанное.

— Дай мне на тебя посмотреть, — шутливо отозвался я. Но, к моему удивлению, она приказала внутренней подсветке включиться, подняла руки и медленно закружилась на месте. Сара практически не уступала мне ростом, она была атлетична и элегантна. И, подобно мне, наделена фактическим бессмертием: одно из преимуществ наноусиленных иммунных систем. Униформа не скрывала прелестей её фигуры. Я прошёлся взглядом вверх по её ногам и позволил себе задержаться на изгибах попки, прежде чем двинуться дальше. Достигнув лысого скальпа, я поджал губы.

Она заметила моё выражение.

— Волосы? — — предложила она.

— И длинные,— согласился я.— Рыжие или светлые, неважно какие. Мне тоже в конце вахты предстоит переделка.

— Сделай что-нибудь с животиком и желваками. Ты слишком налегаешь на еду в последнее время, не так ли?

— Восполняю количеством качественные недостатки. Ещё что-нибудь?

Она снова села и обновила вино в наших бокалах.

— Давай проведём ночь вместе, а утром я тебе скажу.

Я выразил согласие, но осторожное. У нас мало будет времени, чтобы уделить его друг другу, пока я не закончу возиться с апгрейдом сенсоров. В конце концов это отняло почти целых четыре месяца.

— Разницы не замечаю, — сказала она.

— Только в видимом спектре, — ответил я обиженно. По моему приказанию планета уменьшилась в размерах и снова стала сферой. Мы были одни в пещерообразной обзорной палате научной лаборатории. Большинство сотрудников ушли с вахты и легли в морозильники на остаток полёта. Их обязанности взяла на себя вторичная автоматика. Созвездия пассивных консолей мерцали в сумерках повсюду кругом.

Сара заняла место рядом со мной.

— Покажи мне.— Это было сказано резко, но рука легла на мою кисть и осталась там.

— Пока ещё нечего показывать. Сканирование продолжается. Уйдёт некоторое время на корреляцию всех вновь получаемых данных. Но как только сканирование завершится, обновление станет проводиться в постоянном режиме.

— Без присмотра.

— Да.

Мы молча разглядывали планету.

— Я скучал по тебе,— произнёс я.

Она кивнула.

Поднявшись, мы рука об руку прошли к выходу. Голоплата позади отключилась, светоносный голубой мир погас, и палата утонула во мраке.

Когда мы снова выбрались из криобаков, “Вечность” уже заняла орбиту вокруг планеты. Двадцать тысяч Постоянных готовились к спуску на поверхность. Однако требовалось ещё провести некоторые тесты перед колонизацией. Группа планетологов выслала на низкие орбиты созвездие зондов для отбора проб. И мы обнаружили, что в облачных слоях полным-полно сложных белковых молекул. Вначале мы предположили, что это просто воздушный аналог наших бактерий. Астробиологи, однако, заметили у проб поведение, недвусмысленно свидетельствующее о наличии какой-то формы интеллекта. Облака представляли собой громадные нейроколонии, плавающие в атмосфере; они излучали в космос свои мысли.

После длительных дискуссий с Постоянными мы отменили колонизацию. Мы сочли, что не имеем права вмешиваться в среду этой уникальной культуры.

Смертные, конечно, не имели иного выхода, кроме как согласиться, но остались недовольны нашим решением. Ещё несколько тысяч лет пройдёт до следующей планеты, пригодной для обитания. Эти Постоянные, стремившиеся обрести собственный мир, давно умрут и будут забыты. Мы посочувствовали им, но менять решение не стали. Громадный корабль наш опять снялся с орбиты, а мы — я, Сара и остальная смена— возвратились в морозильники спать многолетним сном.

Мы странствовали от одной звёздной системы к другой, на каждой остановке оставляя позади анклавы человечества. И неминуемо менялись с ходом веков— мы все. Я не мог бы точно указать момент, когда всё пошло не так. Возможно, случилось это при нашем приближении к самому краю спирального рукава Млечного Пути — к Стене Ночи. В той области пространства галактические волны сжатия оказались недостаточны для формирования звёзд, там беспомощно дрейфовали обширные импотентные газовые облака. Световые годы мрака протянулись перед нами, а позади остались двести пятьдесят тысячелетий странствий в вакууме.

В межзвёздной пустоте ресурсы скудны, но каждая встречавшаяся нам звёздная система была сырьевым оазисом. Тянулось время, совершенствовались технологии. Бортовые системы и компоненты постоянно переделывались и обновлялись. До такой степени, что к моменту вылазки за Стену Ночи фактически ничего не сохранилось от первоначальной “Вечности”.

И среди Постоянного населения также происходили перемены. Как же могли они не происходить после такого длительного заточения в огромном корабельном корпусе? Кому, как не мне из всех людей надлежало их заметить. Вероятно, я и заметил. Но отбросил, сочтя странной иллюзией, обрывком снов, раз за разом посещавших меня в криобаке, пока столетия ужимались до мгновений. Я был реалист и не верил в дурные знамения.

Энергия, сочащаяся из сердца далёкой Земли. Ха! Главное Слово, от коего произведена вся человеческая речь, закодированное в сердце каждого человека, рождённого на питательной почве нашего родного мира. Звучит смешно, даже сейчас, когда я знаю, как всё обстоит. Такие понятия казались мифами, концепциями, отмершими вместе с древними религиями, от коих произошли. Включить такую фантастику в расчёты означало ступить на тропку, ведущую к безумию, жизнь свою положить ради снов о земле вечной ночи.

В ту пору мы даже не осознавали, что со Вселенной что-то не в порядке.

Мифик был маленьким мальчиком, когда спросил у няни:

— Почему Солнце умерло?

Она улыбнулась с терпеливым сочувствием ребёнку, склонному верить в сказки и мифы.

— Нет никакого “почему”, — сказала она.— Просто так говорится. Однажды ты станешь мужчиной и поймёшь, что мы суть Солнце, а наше человечество — единственный источник света в безграничной тьме.

Он вырос, стал мужчиной, Стражем, и стоял теперь на посту перед Великой Дверью, глядя в безграничную ночь и вспоминая эти слова. Он всё ещё не понимал, что няня имела в виду.

У него за спиной возносилась на мили в высоту конструкция из серого кристаллосплава, вонзаясь в непроглядную черноту неба. Одинокая звезда светила на вершине Великой Пирамиды. Сторожевая Башня, где Монструваканы с помощью чувствительных инструментов обследуют Землю и записывают всё увиденное. Впереди, в миле от него, Земной Поток озарял близлежащий ландшафт призрачным голубоватым сиянием. Мифик, стоя на посту перед Великими Вратами, находился ближе к барьеру, чем когда-либо ранее в жизни. Его зрение усиливалось шлемом, позволявшим проницать тьму, но видел он лишь неподвижность. И ещё — раскиданные, опалённые останки зверья, подошедшего слишком близко.

Тем не менее, вопреки явным свидетельствам смертоносной мощи Земного Огнекруга, первый в его жизни выход за пределы Редута внушал предельный ужас. Ночной Слух был у него развито острее, чем у многих других, и он дрожал до глубины души. Он чувствовал себя абсолютно неприкрытым перед Ночной Землёй. Стерегущие, величиной не уступавшие горам: ждут с терпением геологических эпох, ждут чего-то неведомого. Но есть и что похуже: Дом Молчания.

Мифик опустил руку, вцепившись пальцами в свой диск. Прикосновение принесло ему некоторый комфорт. Визор ночного скафандра препятствовал обозрению мрачных форм; он заставил себя сконцентрироваться на сиянии, исходящем из Круга.

Явился капитан Полностражи.

— Не позволяй уму своему задерживаться на том, что лежит вне Круга. — Лицо закрыто маской шлема, но по тону не слишком похоже, что это упрёк. — Когда рассуждаем о том, что лежит в Земле, надлежит помнить: оно слушает нас. Напомни, чему тебя учили.

Мифик поколебался, потом процитировал по памяти:

— Не даём мы имён силам, что движутся в Ночной Земле, но вместо этого присваиваем им метки, указывающие на атрибуты и поведение. Поступить иначе означает пригласить их внутрь наших умов.

— Ты помнишь хорошо. Теперь примени знание этих слов на практике и не позволяй себе беспокоиться о том, что выходит за твои должностные обязанности. Пока не настало Время Сна, тебе и людям твоей Стражи надлежит обеспечивать безопасность нашего народа. Затем, когда ты научишься обуздывать мысли свои в Земле, присоединишься к отрядам, что патрулируют Круг. До того же времени, Постовой, не смей недооценивать ответственности, пускай ты и далеко от Круга, вдалеке от непосредственной угрозы.

— Никак нет, капитан.

— Отлично.

Капитан ушёл.

Снова оставшись наедине с собой, Мифик попробовал последовать совету. Это казалось невозможным. Постоянный шум в подсознании, бесконечный шепчущий поток сразу под его поверхностью, такой сильный, что порой прорывается буквально на край физического слуха, подобно звону в ушах при болезни. Здесь, снаружи, без прикрытия в форме мегатонн неодолимого металла, шум всегда был громче. Если закрыть глаза, становилось хуже. Поэтому он продолжал смотреть, концентрируясь на сиянии Круга, и обозревал эфир, доискиваясь источника голоса в шуме.

Голоса.

Голос всегда присутствовал, Голос отличался от зловещего гомона. Слабый бессловесный шёпот, настолько глубинный, что единственно чрезвычайным волевым усилием удавалось отстраниться от иных звуков и расслышать его. Он слышал этот голос всю свою жизнь и быстро привык ни с кем не обсуждать его, чтобы не вызвать насмешек. И однако ж, оставался убеждён, что Голос— не просто плод его воображения, но реальность, существующая там, вовне. Он также не сомневался, что источник Голоса был некогда ему знаком.

Открытие разумной жизни дало нам надежду обнаружить и другие наделённые сознанием виды. В конце концов, мы ведь затратили всего несколько тысяч лет на поиски.

Квинчи во многом напоминали нас, если не физически, то, по крайней мере, в каком-то отношении. Центры их обитания покрывали континенты, демонстрируя архитектуру, подобную нашей собственной если не в дизайне, то разнообразием. Они расселились по своей солнечной системе, но огромные межзвёздные дали пока могли только наблюдать. Некогда, признались они нам, их предки насиловали свой мир, вычерпывали из него ресурсы, не задумываясь о долгосрочных последствиях. Появись мы в их системе на тысячу лет ранее, нас бы, верно, попытались сбить с орбиты. Однако катастрофы квинчи избежали, своевременно выучив фундаментальные уроки. Их родная планета ещё не до конца залечила раны.

И другие виды нашлись, в других солнечных системах. У дрингов мы стали предметом благоговейного почитания, наше путешествие восприняли как предельную форму паломничества. Нас умоляли помочь справиться с постигшей их напастью. Мир дрингов, скованный вечной зимой, некогда вращался рядом с жёлтой звездой Главной последовательности. Местные утверждали, что всего за несколько миллионов лет та потускнела, и теперь неяркое оранжево-красное солнце, восходившее по утрам, в полдень не обеспечивало ничего, кроме морозных сумерек. Мы высокомерно отвергли их науку. Попытались их заверить, что жизненный срок звёзд тысячекратно дольше. Но вера их была непоколебима, хотя мы не смогли предоставить им свидетельств существования демона-пожирателя солнца.

Тем не менее дринги пожелали нам всего хорошего на прощанье. Помню, как с грустью наблюдал за умалением их ледяного мира в иллюминаторах. Быть может, мы поспешили тогда, легкомысленно отбросив веру этих добросердечных и глубоко религиозных существ. В конце концов нам было отказано в разрешении основать колонию на их планете, и я продолжал раздумывать, не подорвали ль мы каким-то образом их уважение к человечеству. О, если бы только я оказался внимательней к тому, что читалось между строк обширной библиотеки теологических текстов, которые нам разрешили изучить. Возможно, мы бы смогли предотвратить катастрофу?

Я пролежал в криосне несколько меньше четырнадцати столетий, когда нас разбудили вахтенные. Процесс теперь значительно усовершенствован. Я почти сразу после отключения от криобака почувствовал ясность мышления. В нескольких рядах от меня манипуляторы поднимали из бака командира миссии Рид — Сару. С её нагого тела стекала жидкость. Её поставили вертикально. Мгновение она покачивалась, с трудом удерживаясь на ногах, и вид имела, вероятно, такой же тревожный, как я в тот момент. Увидев меня, она, поначалу неуверенно, двинулась мне навстречу.

Сперва мы не знали, что сказать, стоя лицом к лицу. Наконец я произнёс:

— Привет, Сара.

— Привет тебе.

Жидкость исчезала с наших тел (как мы узнали впоследствии, впитывалась для участия в круговороте питательных веществ). Воздух был приятный, тёплый. Мы нежно обняли друг друга и на некоторое время расстались: из своих баков вылезали другие члены команды.

Покинув камеру, мы обнаружили, что она теперь в другой части корабля. Но, казалось, мы инстинктивно знаем, куда двигаться. Мы оделись, и вахтенные встретили нас.

— Как долго?— спросил я у Дюфрейна, капитана на той вахте. Он назвал число. В его тоне меня что-то встревожило.

— Что-нибудь случилось?— спросил я.

— Вероятно, лучше вам самим посмотреть.

Мы собрались в главном конференц-зале. К моему изумлению, присутствовала там вся команда Хранителей. Оживили всех. Повсюду кругом за большим центральным столом ярусами возносились озадаченные лица. А балконы для Постоянных позади и сверху пустовали.

Дюфрейн призвал собравшихся к вниманию, и образ его головы возник над голоплатой— огромный, точно дом. Он медленно поворачивался, и усиленный голос гремел в зале. Мы слушали в шокированном молчании. Рассредоточенные по орбите вокруг планеты дрингов наблюдательные посты всё ещё передавали информацию, пускай и с задержкой. Много световых лет ныне отделяли нас от тусклого красного солнца, которое почти перестало светить. Мы пронаблюдали, как алебастровую планету разрывает серия чудовищных взрывов, и поняли, что дрингам уже много веков назад пришёл конец. Объяснений не имелось. Мы не понимали, что могло вызвать такую катастрофу. Но и поделать ничего не представлялось возможным. Я смирился со случившимся и переключил внимание на другие дела. Однако происшествие это последовало за мной в сны и превратило их в кошмары.

Я проспал ещё три тысячи лет. Ещё несколько девственных миров успешно заселили колонистами. И я проснулся, а очередное задание моей вахты уже было закодировано в нейронах. На этой смене меня отрядили в планетологическую разведку.

После пробуждения меня продолжали преследовать жуткие образы упадка и разрушения, терзавшие в долгом сне, и я часто отвлекался от работы. Но справился в итоге и без психотеста, поняв, впрочем, что мне нужно с кем-нибудь об этом поговорить.

Сара представлялась мне естественным выбором. Мы провели месяц вместе перед уходом в гибернацию после дрингианской катастрофы. Мы наслаждались обществом друг друга и ушли спать с уверенностью, что после воскрешения снова продолжим с той же точки. Однако меня разбудили спустя целых пять лет после неё, и я обнаружил, что она возобновила свой эксклюзивный брачный контракт со старшей помощницей Линдон. Меня бы это не должно было так задеть: у бессмертных времени в избытке.

Тем не менее я печалился, не в силах выбросить её из головы. Я пытался не показывать этого и, вероятно, не желая уступать ей, завёл несколько связей с подчинёнными.

А может, на каком-то подсознательном уровне так уже проявлялась боязнь темноты.

В конце концов Сара настигла меня в моей каюте.

—Ты меня избегаешь? — спросила она. Она говорила, что зайдёт проверить мои данные. Слишком поздно понял я, что это всего-навсего предлог. Вопрос застиг меня врасплох.

— Да как так? — ответил я, не глядя на неё и стараясь придерживаться равнодушного тона.

Но её неодобрение чувствовалось. Она гневно посмотрела на меня. Я ощутил себя очень глупо и абсолютно беспомощно.

Я только и мог, что смотреть на неё сквозь запутанные диаграммы, висевшие в воздухе между нами, и протестовать, изображая непонимание. Потом раздражённо пожал плечами.

— Ну что ж, оставляю тебя в покое, — сказала она, потом обвела жестом диаграммы. — Этим займёмся в другой раз.

Стена раскрылась, образовав проход. Она оставила меня стоять в одиночестве.

На “Вечности” уже включили все системы, передо мной лежала целая библиотека информации, которую необходимо было проработать. Я этим и занимался три месяца до выхода на орбиту. Первоначальное обследование указывало на присутствие необитаемой планеты, вращавшейся чрезвычайно медленно, почти неощутимо. Мантия её затвердела, по-видимому, много эонов назад. Лишь остаток ядра продолжал вяло поворачиваться в недрах, создавая небольшое магнитное поле. Звезда — оранжево-красный карлик. Назвали её ещё до моего пробуждения Октавией, в честь известной среди Постоянных первооткрывательницы, давно оставшейся позади. Я всю её жизнь проспал.

Мы проводили разведку всего неделю, как тут моя коллега, которую звали Ира, заприметила деталь на терминаторе, которая почему-то показалась неестественной. Слишком правильных она была очертаний. Вскоре выяснилось, что на поверхности ещё много подобных руин.

— Кажется, они все не старше двух тысяч лет…

Ещё до выхода на орбиту мы получили полные карты планеты. Они парили теперь над астролабической голоплатой, показывая в увеличении с детализацией некоторые развалины. Я согласился с Ирой. На Земле к моменту нашего отлёта было много руин куда старше, взять те же египетские пирамиды.

— Мы не можем знать наверняка, пока не спустимся и не присмотримся. Другие идеи есть?

Говорил я резким тоном. Я отвлекался и пропустил развалины при первоначальном обследовании, и меня раздражало, что кто-то из подчинённых указывает на мою промашку. Мы были любовниками, и Ира вела себя тактично, однако лучше мне от этого не становилось.

Она пожала плечами, сделав вид, что не замечает моего раздражения.

— Трудно судить. Однако вымирание кажется полным. Похоже, внизу никого живого не осталось. Мы увидим больше деталей, когда приблизимся. Я привлекла серию тестовых сценариев, проверим, какой лучше соответствует данным. Пока не получим результаты, я бы остерегалась судить.

— Всё что угодно могло произойти: удар кометы, массивный корональный выброс. Глобальная эпидемия маловероятна. Тогда бы что-нибудь да уцелело, хотя бы растительная жизнь. Возможно, поблизости какая-то звезда вспыхнула как новая?

Ира сочла это маловероятным. Возражение не улучшило моего настроения, но я сдержался.

— Прогоняй свои сценарии, но не зацикливайся,— сказал я ей ровным тоном.— Мы не узнаем точно, пока не высадимся там. Подготовку к колонизации прервать. Необходимо выяснить, что случилось с предыдущими арендаторами.

Вскоре я остался один за консолью, проникшись чувством, что моя компания теперь быстро становится тягостью.

Весть о том, что высадка откладывается, в хабитате Постоянных не вызвала понимания — пока мы не показали картинки с мёртвой планеты. Из двенадцати тысяч волонтёров (их хватило бы заполнить два базовых корабля) тут же дезертировали больше восьмидесяти процентов. У смертных новости вызвали медийную сенсацию и мрачный восторг. Букмекеры баснословно наживались на ставках, почти все на борту приклеились к трансляциям с первых пробных мест высадки.

Я выбрал несколько, но сосредоточился на том, что было здесь, вероятно, крупнейшим населённым центром: обширной сети разваливающихся построек на экваторе, которой мы присвоили обозначение Города Номер Один. В центре высилось сооружение, заинтересовавшее меня. Оно оказалось высочайшей, с отрывом, из уцелевших конструкций на планете: конус с крутыми стенками, высотой более трёх километров, увенчанный тонким шпилем половинной высоты. Длинные волокна, инкрустированные какими-то фрагментами, свисали с его верхушки и мерно колыхались на ветру, точно щупальца актинии. Постройка стояла на площади, вымощенной потрескавшимся камнем и едва выступавшей за её пределы. Когда исследовательский аппарат навёлся на вершину шпиля, мы увидели, что та обломана: очевидно, в прошлом шпиль был ещё выше. Я повёл зонд ниже по спирали вокруг сооружения, удерживая шпиль в фокусе основного сканера. Из вспомогательной голоплаты вытягивалась трёхмерная диаграмма структуры, запестревшая метками.

—Думаю, у меня есть идея насчёт того, что бы это могло быть, — услышал я чьё-то бормотание. В обзорной палате было не протолкнуться. Я не заметил, кто говорит.

—Ну так просвети нас,— отозвался другой голос.

— Смотрите: она возведена точно на экваторе, с точностью до сантиметра. А эти волокна из сцепленных алмазных молекул. Каналы по всей длине проходят, и там устройства вроде магнитных рельсов, которые применялись раньше в тех старых транспортных системах на хабитате Постоянных. Я предполагаю, это был какой-то небесный лифт.

— В космос?

— Да как хочешь, так и называй…

Тут дискуссия внезапно оборвалась. Исследовательский аппарат достиг вершины конуса. Вначале никто не понял, что мы видим.

— А можно вон на тех расколовшихся камнях сфокусироваться?

Я подрегулировал оптику. Изображение увеличилось, размылось, затем снова идеально сфокусировалось. В помещении воцарилась полнейшая тишина. Ошибки насчёт увиденного нами быть не могло. Да, черты нечеловеческие, но на нас, несомненно, смотрел череп. И не один. Их, наверное, сотни, предположил я. Сперва предположил. Они покоились среди других костей, прямых и изогнутых, различных форм и очертаний, целых или разломанных. Постепенно ракурс снова откатился, и я пересмотрел свою первоначальную оценку. Останков тысячи… да какое там, миллионы…

… И до меня дошло.

— О Боже, — тихо произнёс я. — Вся эта штука из костей построена.

—Ну и сколько ж там должно быть индивидов, чтобы такую громадину возвести?

— Миллиарды…

Я прикрыл рот рукой, одновременно испуганный и заворожённый. И отнял её лишь настолько, чтобы произнести:

— Всё население планеты.

Осталось тайной, как был воздвигнут этот зловещий колосс. Общее мнение сошлось на самоистреблении посредством войны. В конце концов, разве мы сами не прошли по краю в двадцать первом веке? Так что, да, такое возможно. Быть может, люди должны считать себя счастливчиками, раз пережили ту эру социального и технологического развития. Определённо, в замкнутом обществе на борту “Вечности” нам бы не достало зрелости процветать.

Но меня что-то продолжало грызть. Я снова вернулся к данным, доискиваясь альтернативного решения. У меня не шли из мыслей сны, посещавшие меня в криобаке: такие яркие, такие рельефные, напоминавшие реальный опыт, а не мозаичную картинку из воспоминаний.

В конце концов, когда командир миссии поинтересовалась моим мнением насчёт зловещего мемориала, я предположил:

— Полагаю, это как-то связано с тем, что происходит со звёздами.

Я увидел, как на лице Сары появляются первые признаки беспокойства. Тон её смягчился.

— А что такое происходит со звёздами?

Покровительственное сочувствие, которое я услышал в её голосе, меня раздражало, однако графики, выведенные над платой, несколько подкрепляли уверенность. Я объяснил ей свои выводы.

— Звёзды тускнеют, — настойчиво пояснял я.— Всё как в тех верованиях дрингов. И дринги предпочли самоуничтожение такой судьбе. Полагаю, то же самое произошло и тут, в системе Октавии. И повсюду происходит.

Сара отнеслась к этому скептически. Вероятно, потому-то я и не набрался мужества рассказать ей свои сны.

Я, подвешенный телесно в баке, проживал в них целые жизни, на разных стадиях существования человечества. Я был пещерным человеком и охотился на мамонтов на травянистых просторах, я умирал одиноким старым нищим на улицах древнего города внутри стен. Я маршировал в греческих фалангах и штудировал тексты в библиотеках Александрии. В Риме я потягивал вино и наслаждался роскошными яствами, чтобы в конце концов пасть жертвой отравления свинцом. А в Нью-Йорке двадцать четвёртого века патрулировал улицы с нагрудным знаком и пистолетом.

Но не только прошлое мне снилось. Я видел Землю такой, какой станет она спустя годы, поворачивающейся столь медленно, что один день теперь отнимал десять лет, и смотрел, как разверзается почва под ногами при колоссальном ударе по планете из космоса. Я проживал множество жизней, наблюдая, как постепенно темнеет небо, и мы отступали к мировым потокам, хоронясь от холода. И, наконец, я видел Великий Редут, последнее пристанище остатков человечества, которые предпочли бы массовое самоубийство поглощению тьмой.

Мне казалось, что будущее человека отражено, как в зеркале, в мире-кладбище, открытом нами, хотя озвучить свои страхи я был бессилен.