The fifth volume

Второе издание Большой Советской Энциклопедии (1950–1958), выпуск которого начался при кайзере Иосифе Виссарионовиче (и в пору, когда отношения Старосоветского Союза и США пребывали примерно на таких же ледяных минимумах, как и сейчас), претерпело уникальную цензурную правку: пользователям предлагалось самостоятельно изъять статью о “стертом из реальности” Лаврентии Берии и заменить ее натужно расширенной заметкой о Беринговом море (где, по удачному совпадению, имеется залив Лаврентия). Большинство подписчиков, не говоря уж о персонале библиотек, выполнили наказ Левиафанушки. Но те, кто им по каким-то причинам пренебрег, оказались обладателями библиофильской драгоценности.

Конечно, “девственный” 5-й том БСЭ — это вам не дневники самого Берии и не “Девять врат царства теней” из Клуба Дюма, способные изъять из порочного круга глобального потепления целых 2 кг углекислого газа.

Однако Пятый том достаточно труднодоступен, чтобы на Авито, Либексе и в случайных оффлайновых источниках за него просили столько же, сколько за все остальные тома второго издания вместе взятые.

Нельзя исключать, что именно эта правка подарила миру великого фантаста: мировоззрение Станислава Лема, бывшего в первые годы после Второй мировой убежденным сторонником коммунистических верований, стало радикально меняться (о чем на Фантлабе до сих пор известно не всем) именно после того, как он получил по почте “исправленную и усовершенствованную” версию. Ну ладно, ладно, не только поэтому, а еще и “благодаря” женитьбе.

Томаш Лем в биографии своего отца описывает этот рубежный случай таким образом:

В 50-х мой будущий отец умудрился поругаться с женой по поводу колорадских жуков, которых американцы якобы разбрасывали над Польшей. Барбару эта абсурдная выдумка «Трыбуны Люду» могла только насмешить; ее муж, однако, во всё свято верил, поскольку «Трыбуна» опубликовала даже снимок контейнера с опасным содержимым, долженствовавшим, по замыслу империалистов, погубить планы классово сознательных крестьян на урожай (зато в колхозных бараках не жизнь, а разлюли малина).

Отец выписывал крупнейшую советскую энциклопедию и сильно удивился, получив по почте страницы со значительно расширенной статьей о Беринговом море, которые следовало вклеить на место статьи о впавшем в немилость Берии. Несколько лет спустя в московском метро он разглядывал мозаики с изображениями партийных деятелей. Те, кто угодил в опалу, исчезли, и их фигуры заложили плитками, слегка отличавшимися по тону. Это привело к появлению поразивших отца силуэтов белесых призраков на более темном фоне.

Вместе с тем, как замечает Томаш неохотно далее, “отцу всю жизнь досаждали приступы небывалой наивности”. А вдруг, доживи Лем до наших дней, он бы, как в 1950-е, отнесся к фотоуликам Министерства обороны Федеральной Империи относительно боевых комаров США в Восточной Европе с подлинно естествоиспытательским интересом?

Ведь даже самые странные вбросы украинского конфликта спустя время оказываются не лишенными доказательной базы.