That they no sooner fall adown

Он смежил веки, наслаждаясь мгновением своего торжества. И вообразил себя в пиршественном зале Вальхаллы — всё кругом пронизывает его музыка, за окнами сияет полная луна. Дюжина очагов разгоняет зимнюю стужу. Повсюду свечи, их дрожащий свет проливается на столешницы и стенные украшения. Их запах был запахом победы. По стенам развешаны боевые трофеи, копья, топоры, мечи, все гораздо крупнее, чем под силу выковать рукам людским. За длинным столом неподалёку Зигфрид начищает меч, а Вотан взирает на шахматную доску. С дальней оконечности зала доносятся песни и смех: боги уже начали праздновать победу, которую одержит — одержал — он завтра вечером.

Джек Макдевит, Кэтрин Лэнс, Добро пожаловать в Вальхаллу

Семен Коган во вновь актуализированной рецензии на Лучших в аду допускает оплошность, выдающую, что его знакомство со старонорвежским эпосом довольно поверхностное, хотя, бесспорно, дотошней, чем у слуг Верховного Мыша из Marvel. (Интуитивно понятно, почему человек с фамилией Коган не может питать чрезмерного интереса ни к творчеству Рихарда Вагнера, ни к скандинавской мифологии.)

Он пишет (орфография автора сохранена):

Но я надеюсь, что вы все уже поняли, что за МЕСТО изобразили на экране создатели фильма?

Ну разумеется!

Конечно, это Вальхалла, обитель мёртвых скандинавской мифологии.

Валькирии приносят души павших воинов в Вальхаллу с полей сражений.

Каждый день с утра они облачаются в доспехи и сражаются насмерть только для того, чтобы наутро следующего дня снова вступить в сражение.

И так каждый день на протяжении тысячелетий до того дня, когда проснется Ужасный Волк Фенрир и наступит Рагнарёк.

Но следует заметить, что Вальхалла это ведь РАЙ, вот ведь что!

Т. е. по идеи создателям фильма следовало назвать его “Лучшие в Раю”. Но я не удивлён, что них на это не поднялась рука — для того, чтобы воспринимать Вальхаллу как рай, нужно отбросить все последние тысячелетия цивилизации и провалится в такую языческую архаику, какая мало кому доступна в наше время.

Оставим сейчас без детального рассмотрения вопрос о том, насколько далека человеческая цивилизация (и, в частности, высокие срачащиеся стороны войны за Разделенную Украину) от “языческой архаики” — которая, между прочим, в пору набега кондратьевской волны, “пределов роста” глобальной экономики и робких потуг на ренессанс космических программ смотрится, при должном технологическом апгрейде, всяко привлекательнее монотеистических религий. Главный недостаток последних тот же, что, скажем, у Плана Селдона из азимовского цикла об Академии: их последователям требуется свято верить, что Земля и Солнечная система не космическое захолустье одной из мириад спиральных галактик с перемычкой, а пуп Вселенной, и никакие иные формы жизни (или веры) в расчет не допускаются.

Фактическая неточность, допущенная Коганом, проистекает из его неспособности разграничить эйнхериев и хьяднингов. А корректнее было бы приплетать к Лучшим в аду и всем творческим достижениям современного федерал-имперского агитпропа (включая, скажем, Музейно-храмовый комплекс Вооруженных сил в Кубинке с его занимательной нумерологией) именно хьяднингов, персонажей Пряди о Сёрли, она же Сага о Хедине и Хёгни.

Тогда скинул с себя Локи обличье блохи, осторожно снял с нее ожерелье, а потом открыл дом и ушел, неся Одину ожерелье.

Утром Фрейя проснулась и увидела, что дверь открыта, но не сломана, а ее любимое ожерелье исчезло. Она догадалась, что ее обхитрили, и, едва одевшись, пошла во дворец к конунгу Одину и сказала ему, что он поступил бесчестно, наказав похитить ее драгоценность, и попросила, чтобы он вернул ей назад это ожерелье.

Один ответил, что, памятуя о том, как было приобретено это ожерелье, она не получит его обратно, «если ты заклинаниями и волшбой не сделаешь так, что два конунга, каждому из которых служит двадцать конунгов, поссорятся и начнут биться; и они будут вставать и сражаться, как только они будут убиты; так будет продолжаться, пока не появится некий христианин, такой храбрый и сопровождаемый великой удачей своего господина, что он посмеет вступить в это сражение и убьет этих мужей. Тогда это кровопролитие закончится, и все хёвдинги, как положено, освободятся, наконец, от проклятия и воздействия твоего вредного волшебства».

Фрейя согласилась с этим и забрала ожерелье.

Из процитированного отрывка видно, во-первых, что памятник либо носит серьезные следы правки, внесенной человеком, симпатизировавшим христианству, либо вообще был изначально сложен христианином, поскольку языческие боги, особенно Фрейя, тут превращены в жестоких интриганов, для которых человеческие судьбы — просто хворост под котлом на пиру.

Для сравнения, эйнхерии Вальхаллы, согласно Речам Вафтруднира, ведут образ посмертной жизни, куда лучше соотносящийся с представлением о рае, чем о пыточном кабинете стоматолога среди шатающихся черных зубов бахмутских девятиэтажек:

Эйнхерии все
рубятся вечно
в чертоге у Одина;
в схватки вступают,
а кончив сраженье,
мирно пируют.

Сюжет о хьяднингах вкратце и с некоторыми изменениями изложен также Снорри Стурлусоном в Языке поэзии, но лишен характерной для Пряди о Сёрли оптимистической концовки, поскольку там освобождение мертвой армии отнесено, как и у Когана, к концу времен:

… И завязался между ними бой — его называют битвой Хьяднингов, — и сражались они целый день, а вечером пошли к своим кораблям. Ночью пришла Хильд на поле битвы и колдовством пробудила всех убитых. На другой день конунги возвратились на поле битвы и вступили в бой, и были с ними все те, кто полегли накануне. И так изо дня в день длилась та битва: и убитые, и оставшееся на поле битвы оружие и щиты — все превращалось в камни. Но наутро мертвецы восставали и сражались, и все оружие снова шло в дело. В стихах говорится, что так и застанет Хьяднингов конец света.

Объединяет эти истории о “воинских спецподразделениях” лишь фигура Фрейи, которая вообще-то “по основной специальности” богиня плотской любви и красоты (и Прядь о Сёрли очаровательна в лаконичной характеристике способа, каким добыла Фрейя у карликов Брисингамен), но вдобавок, как внезапно сообщают нам Речи Гримнира, делит поровну с Одином души павших:

Фолькванг — девятый,
там Фрейя решает,
где сядут герои;
поровну воинов,
в битвах погибших,
с Одином делит.

Впрочем, мало ли на войне за Разделенную Украину тех, кто, подобно Михаилу “Гиви” Толстых, нашел свою смерть в “медовой ловушке”, или оказался бессрочно поражен в праве на свободу перемещений из-за обратного сексизма, требующего ценить “родильные аппараты на ножках” выше пушечного мяса?

(Подтрунивающим над незадачливыми яйценосцами девушкам напомню, что порою такая трактовка приводит к созданию аксолотль-баков.)

Ну а тем сотрудникам ЧВК “Вагнер”, кто потерял больше, чем позволено для полноценной жизни, но недостаточно для смерти, следует лишь пожелать помощи с трудоустройством к новому работодателю.

И ближайшим совпадением при поиске источника вакансий по фамилии “Вагнер” окажется, подобно Фрейе, женщина: Эшли.

Что ни говорите, а глаз ее катание чарует сильнее, чем ледовая акробатика нимфеток Карабаса-Барабаса в белом пальто, которым здоровья обычно хватает на один успешный сезон. Или не хватает.