Sparrow in the dark

Обновлю-ка в памяти читателей эпилог к роману Йена Бэнкса На темном фоне (Against a Dark Background), отсутствующий в русских изданиях, по всей видимости, потому, что Бэнкс написал его уже постфактум и опубликовал отдельно, а дополнить существующий (и без того неряшливый) перевод при переиздании поленились. Впрочем, книжка не переиздавалась уже лет двадцать, так что, возможно, в новом переводе могла бы найти своих покупателей.

В моей версии героиня романа именуется Шэрроу (Sharrow), а в существующем русском переводе она зачем-то переименована в Шэррис.

Вагончик канатки слегка покачивался, поднимаясь вдоль высокой скалы сквозь туманные пелены. Пальцами лениво протянутой руки она взъерошила девочкины золотистые кудряшки. Девчушка притворилась, что не замечает, с коленями забралась на сиденье и, прижавшись носом к оконному стеклу, во все глаза уставилась на безмолвные серые здания, широкие террасобульвары и маленькие парки, проплывавшие внизу. Небо в межскальных прорезях полнилось бледными кучевыми облаками, мягкими, чистыми, спокойными; позади же вагончика и под ним в разрывах тумана рисовались замысловатые кусочные картинки городских каналов, гаваней и причалов.

— Так что, вы думаете, моя прежняя версия вряд ли уцелела?

Она отвернулась от девчонки, продолжая широко улыбаться, кивнула, посерьезнела, на миг скользнула взглядом по вагонному полу.

— Очень вряд ли, —подтвердила она, — однако такая возможность остается.

Ферил изобразил пожатие плечами.

—Ну что ж, —изрек он, — если они когда-нибудь докопаются до нижнего слоя развалин Морского Дома и обнаружат там мою прежнюю версию, в сознании или по крайней мере функциональную, мы столкнемся с довольно интересной этико-юридической дилеммой.

Пластиковое лицо его сложилось в усмешку.

—Надо полагать, еще немало времени пройдет, прежде чем на руинах Морского Дома вообще начнутся раскопки,— сказала она андроиду. — Они думают, что там внизу пара реакторов, о которых никто слыхать ничего не слыхивал. Очень старые, примитивные, грязные, судя по радиационной сигнатуре утечек. Оболочки повреждены. Счастье еще, что их запечатало наваленными сверху обломками.

— Они дознались, кто атаковал Дом?

Она покачала головой, глянула на ребенка, скрестила руки.

— Нет, — ответила она, — не дознались.

Разрушение Морского Дома стало одним из финальных актов войны, грянувшей без предупреждения тремя днями позже побега Шэрроу из громадного здания на моноколеснике. Представлялось почти очевидным, что вакуумный взрыв, превративший огромный Дом в груду мусора, произвела боевая ракета-невидимка. Никто из многочисленных сторон конфликта в особенности не взял на себя ответственность за атаку, и казалось, что истинные виновники ее так и не будут установлены. Наиболее вероятное объяснение предполагало, что целью ракета выбрала не так само здание, как Печальных Братьев, и направили ее приверженцы какого-то старого соперничающего культа.

Такие происшествия за эту краткую войну случались в изобилии, особенно между организациями сравнительно воинственных религий. Шэрроу подозревала, однако, что гипотезы эти неверны, и взрыв учинила Ленивая Пушка. Подтвердить или опровергнуть ее подозрения было нечем, да и разницы-то особой, иногда думалось ей, нет.

Она снова протянула руку и откинула волосы с лица девчушки, потом выглянула в окно. Взгляд ее плыл от молчаливых серых зданий города сквозь возносящиеся туманы, словно она чего-то ждала или за кем-то наблюдала. Ферил подумал, что в этом вагончике ей немного неуютно, будто ее одолевает головокружение, но уверен не был. Он не мог припомнить ее такой расстроенной в прошлом и диву давался, отчего же она тревожится теперь. Удивление, одолевшее его, запустило процедуру поиска во внутренней памяти; он позволил ей развернуться своим чередом и быстро отыскал наиболее правдоподобное объяснение хозяйкиной печали.

Да, конечно же.

Ферил испытал эмоции, соответствующие затаенной усмешке, сочетавшейся со странным смешанным ощущением тревоги и уважения, возможно, лучше сказать — восхищения.

Женщина, которую некогда звали госпожой Шэрроу, облачена была в старомодные, тонкой работы одежды, и выглядела превосходно, хотя и старше, чем мог Ферил ожидать по воспоминаниям о первом своем посещении Вембира двумя годами ранее. На висках женщины можно было углядеть намек на то, что у людей зовется сединой, лицо ее казалось постаревшим, уставшим, но в то же время и смягчившимся. Руки ее, подумал андроид, тоже выглядят теперь по-другому; кожа огрубела, замозолилась, словно, в чем бы ни состояли теперь ее занятия, при этом ей приходилось работать именно руками.

Она взяла себе новое имя. В каком-то смысле, продолжал размышлять Ферил, прежней госпожи Шэрроу действительно больше нет, она погибла где-то между Молгаринской Твердыней (там приверженцы Хухш обнаружили то, что позволили себе счесть ее останками) и Морским Домом, где погребено столь многое из близкого этой тонкой, стройной, хотя и стареющей женщине, где столь многое она переоценила и отбросила.

Андроида пронзил укол жалости к себе: так неожиданно, хотя и приятно, было ее появление сразу по его собственном воскрешении, и принесло оно лишь новый повод посетовать об уходящем старом мире. Укол этот был, впрочем, довольно слаб, и существо пристыдило себя: людям в эти дни приходится горевать куда о большем! Например, эта четырехлетка, с коленями взгромоздившаяся на сиденье вагончика канатки, глазеющая на туманы и городские постройки: это лишь одна из полумиллиона сирот, произведенных последней конвульсией голтерийского самообмана. Похоже было, что от Десятитысячелетней Войны все же получится какой-то прок, но поправки, которые предстоит внести, весьма серьезны, а если и настало послабление цивилизационных напряжений, если и приближено общественное равенство, то ценой им— миллионы личных катастроф.

Сам он более или менее неплохо пережил падение Двора и последующую, юридически сомнительную, перестройку властных структур. Его воскресили за десятки лет до обычной даты возвращения к независимому существованию, какой мог он ожидать при стандартном течении событий. Теперь, стараниями этой женщины —вот она, сидит перед ним в настороженной нерешительности и нервничает, стараясь не выдавать того, нежно улыбается малышке на сиденье, —теперь он знал, что предыдущая его версия осталась верна долгу, не жалея живота своего, и погибла— в неизбежном, как сейчас казалось, предположении о ее гибели — с честью.

В сознании Ферила разлился свет при одной мысли о том, как значителен для него дар этой женщины, явившейся поведать историю наперед обреченного путешествия к башне и фьорду, к Твердыне и Дому.

Он наблюдал, как женщина свой черед смотрит на девочку, и думал, гоня мысль о том, что впадает в излишнюю сентиментальность, как тревожны, как наполнены стремлением защиты эти ее непрестанная забота и радость, словно само по себе наблюдение доставляло ей значительное удовольствие. И вновь, в предположении, что он не пал жертвою излишне романтичной эмоциональности, он подумал, что в нем самом зародилась сходная тревога за эту женщину; и осознал печаль, пришедшую с пониманием, что, скорей всего, ни женщины, ни ее дочери он никогда более не увидит.

Вагончик сбрасывал скорость, приближаясь к конечной точке своего пути, а андроид смотрел на станцию канатки у самой верхушки скалы.

Женщина поднялась, подхватила с сиденья заплечную сумку, оправила юбку, пока вагончик со скрежетом тормозил у залитой бетоном платформы древнего сооружения. Ферил поднялся следом, улыбнулся девочке, которая тоже соскользнула со своего места и взялась за мамину руку; двери разошлись, за ними открылся пустой зал, куда они и проследовали.

Девочка забегала то взад, то вперед, кружилась по полу, волочилась за мамой, ловила ее руку; они шли к выходу.

— Ма, ма, мне так понравилось! Так хорошо! Так хорошо! А можно еще, ма? Пожалуйста, можно еще? Пожа-а-а-алуйста!

—Не сейчас, моя сладкая, может быть, потом, немножко попозже, ладно?

С этими словами она поглядела на Ферила. Андроид поймал на ее лице выражение, могущее сойти за печаль, и улыбнулся, но потом отвел взгляд.

Платформа, выходившая в сады на вершине скалы, была пуста, не считая маленькой трехколесной машины, в которой и приехала женщина. Люди называли их Повозками Аскетов. Ферил подумал об автомобиле на паровой тяге, к повторной починке которого недавно приступил; этот автомобиль пострадал при взрыве особняка, где Ферил тоже должен был произвести ремонт, но машинку вышвырнуло на улицу. Ему было немного совестно сосредоточивать усилия на устаревшей технике вместо помощи людям в трудоемкой реконструкции того, что требуется здесь и сейчас. Но он отдавал себе отчет, что реорганизацию они должны проделать сами. По многим причинам.

Она откинула дверцу машины, перегнулась через ребенка и пристегнула девочку ремнем безопасности. Отвернулась, откинула с лица прядь темно-каштановых волос. Улыбнулась. Ферил решил, что женщина немного не в своей тарелке.

— Как мне думается,— проронила она,— ты понял, отчего я решила воспользоваться канаткой.

Он кивнул.

— И мне, — ответил он, глянув на девочку. Та сидела в машине и возилась с игрушкой. —Я думаю, что мне это понятно.

Ферил помедлил, дав ей пробежаться взором по бетону парковочной платформы, и добавил:

— Я заметил, что вы больше не хромаете.

Она вежливо рассмеялась.

— О да, я тоже заметила. Стоило этим заняться много лет назад. —Она пожала плечами и снова позастенчивела. — Стоило учиться на своих ошибках. —Она протянула ему руку. Он принял ее ладонь.

—Приятно с вами увидеться, —сказал он. — Спасибо за всё.

Она опять пожала плечами.

— Я твоя должница.

— Мы должники друг друга. Если вам лично или вам обеим потребуется моя помощь, стоит только позвать. Я об этом.

— Спасибо. Может, когда-нибудь.

Она оглядывала деревья, лужайки, полузаброшенные сады. Воздух был стылый, резкий, дул свежий бриз, сметая туманную завесу с края скалы, унося туман вниз, к городу, побережью и морю.

Ферил потряс ее руку и поклонился.

— Прощайте, — произнес он.

С очередным смешком женщина шагнула вперед, приподнялась на цыпочки и поцеловала андроида в щеку.

—Береги себя, — ответила она.

Пока женщина забиралась обратно в машину, запускала двигатель и удалялась вниз по дороге, пока махала ему рукой из окошка, пока девочка юлой вертелась на заднем сиденье, приникая личиком к стеклу и тоже помахивая ему ручкой, он не давал выражению легкого искреннего удивления сползти с лица.

После этого он резко встряхнулся и, продолжая улыбаться, пошел обратно к станции канатки, чтобы вернуться в город. Там, как всегда, было полно работы.

LoadedDice