Soldier, sailor, punk
Льюис Шайнер, пожалуй, наименее известен русскому читателю из всех “мгновенных классиков” киберпанка, но это и понятно: переводили его очень мало, вдобавок даже его первый (и лучший) роман, Фронтеру, трудно в строгом смысле отнести к этому направлению, а скорее надлежит считать камнем краеугольным новой космооперы, заложенным еще прежде, чем Стерлинг, Рейнольдс или Бэнкс взялись смешивать известковый раствор кладки храма, который предстояло для нее возвести из разрушенных колонн Золотого века пальпа. О том, что русские эксперты все время норовят похоронить киберпанк (как и рок или хэви-металл), основываясь исключительно на своих наблюдениях из-за пластилинового занавеса, я мог бы из вежливости умолчать, но не стану.
Ведущие маркетологи современной космической отрасли уверяют покупателей, что будущее человечества — на Марсе. Правда, в рекламных буклетах SpaceX и NASA вы не найдете упоминаний о том, что задача приведения Марса хотя бы к отдаленно комфортному для жизни уровню выходит далеко за рамки нынешних, как ни обширных, возможностей человека по преобразованию окружающей среды, да и с обеспечением колонии провизией все не так уж радужно: почва Марса богата солями, опасными для всего живого. Впрочем, это неудивительно: Tesla тоже предпочитает определять свою продвинутую систему круиз-контроля как автопилот, и периодически это выходит компании боком.
Джефф Безос и Элон Маск интересуются фантастикой, и трудно себе представить, чтобы они не читали книги Шайнера. Куда легче себе представить, что с ней незнакомы потенциальные участники полета к Марсу и/или смельчаки, рискнувшие встать в очередь на Tesla Model 3.
Не облегчает положения русских энтузиастов колонизации Марса и то обстоятельство, что Фронтера выходила в переводе один раз, в прошлом году, и мизерным тиражом. Попытаемся же частично восполнить это упущение и ознакомим широкую общественность моих подписчиков с рассказом Льюиса Шайнера Солдат, моряк (1976, а не 1990, как указано в фантлабовской базе). Рассказ слегка спойлерный, но прочесть роман вам после него будет не менее полезно, чем без. Хотя бы потому, что в рассказе отсутствуют замечательные сцены, действие которых отнесено в Россию, да и вселенная рассказа недвусмысленно альтернативная Марсу Фронтеры.
Когда Кейн прошел через воздушный шлюз следом за Ризом, плотность и влажность воздуха потрясли его. Он четко различал запахи скошенной травы, жимолости и плюща. Марсианская ночь опускалась на купол, в небе зарождались облака. Дождь на Марсе… Равномерно расставленные домики, увитые плющом, разграниченные изгородями папоротников и гемантусов. Поразительная сложность экосистемной планировки. Над головой пролетела пчела; где-то раздалась трель пересмешника.
При виде колонистов, которые сидели на ступеньках своих домов и любовались закатом, Кейн испытал смесь ностальгии и сюрреалистичного ужаса. Они улыбались и кивали ему с таким видом, словно не годы, а дни минули с момента, когда колонию последний раз посещали гости. Как будто космическая программа еще существует, а Риз облачен в официальный скафандр.
•
Первым ключом к истолкованию странных видений, клубившихся на краю разума, послужили слова Успенского. Каждая отдельная человеческая жизнь есть момент сознания большого существа, которое живет в нас. Но, стоило возжелать чего-то более конкретного, нежели встающие с земли тени и силуэты кораблей, как видение таяло.
Из работ Кэмпбелла Кейн узнал о Сюжете Героя. Неумолимый круг, путь изгнания и возвращения. И тут же его воспоминания — если то были они — просветлились. Кейн постиг, что обязан принять их за личные переживания. Затем понимание снова оставило его.
•
В конце концов Кёртис поинтересовался делами Земли; Риз ответил, осторожно подбирая выражения. Кейн вполуха слушал взвешенные, немногословные описания мятежей, голода, мора. Он изучал Кёртиса, губернатора колонии. Человек этот был бледен, вежлив и мягок речами. Кейн задал свои вопросы, несложные: о пределе здешнего населения, источниках энергии, командных цепочках. Ответы Кёртиса ему показались уклончивыми и обманными. Кейн чувствовал, как нарастает внутри саднящая боль от расставания, разрыва с Землей.
•
В первое утро на Марсе Риз показал ему развалины местного города. Кейна увлекла загадка марсианского вымирания — артефакты цивилизации, ассимилированной естественными процессами.
— Но почему не осталось тел? — спросил Кейн, пробираясь среди кольцевидных скоплений песка, пыли и оплавленной породы. — Они ведь должны были мумифицироваться, когда вода улетучилась.
Риз пожал плечами: движение это в объемистом скафандре было едва различимо.
Кейн отошел в сторонку и попытался мысленно представить себе, как выглядел город марсиан до катастрофы. Некоторые стены пострадали мало: источены, пузырятся, но форма узнаваема; другие же обратились в бесфоменные руины. Материал стен, очевидно, был искусственный, но сливался с окружающими скалами. Архитектура отличалась пересечением линий, вселяла ощущение скрытой мощи, словно Стоунхендж друидов.
•
За обедом он сел напротив Молли, жены Кёртиса. Высокая, темнокожая, крупнотелая, она держалась с апатичной отстраненностью, и эта реакция, на взгляд Кейна, не была наиграна. Он стремился к ней. Желание было темным, безличным, но оттого не менее интенсивным. Что же до Кёртиса, то губернатор вел себя чем дальше, тем официальнее, и проявлял опасные авторитарные замашки. В этом он был так похож на дядю Кейна, что тому кусок в горло не лез. Мысли спутались, внутри закипела жажда насилия и хаоса, так что пришлось стиснуть руки в кулаки под столом, пока худшее не прошло.
•
— Эта панель, — говорил дядя, — круглая, диаметром около тридцати пяти сантиметров; она с частыми, но неправильными промежутками усеяна чипами. — В резком флуоресцентном свете внимание Кейна рассеивалось, уплывало за окно, к смогу и улицам, изуродованным недавними беспорядками. — По крайней мере три — необычной природы, они ответственны за вот эти диаграммы энерговыхода.
Кейн еще раз посмотрел на графики и снова отвел взгляд, ненавидя и дядю, и широкий стол из навоскованного дерева, и свои бедность да неудачи. Жизнь дяди зависела от благополучия фирмы; малейшая ошибка, и сотрудники его на куски разорвут.
— Необходимо доставить эти чипы к нам в лабораторию, — сказал дядя, — или мы никогда не узнаем, как именно они добиваются подобных результатов.
— Ты говоришь, плата опасна?
— Да. В руках колонистов. Уже десять лет прошло, как оборвалась космическая программа. Несомненно, если они вообще выжили, то нуждаются в ресурсах Земли. Какого, по-твоему, они мнения о бросившей их Земле? Можем ли мы хотя бы надеяться понять их? Корабль, оснащенный такой платой, это нацеленное на Землю смертельное оружие.
Стены офиса были все в рендерах других офисов. Кейн сидел и чувствовал, что позволяет собой манипулировать; за годы студенческого изгнания что-то улетучилось из его личности, и он больше не имел сил сопротивляться.
•
Во время второй экскурсии на развалины Риз отвел Кейна в центральный подземный комплекс. Вход туда представлял собой густо-черную дырку в оранжевом сиянии пустыни. Кейн согнулся в три погибели, пролез следом за Ризом и обнаружил впереди пандус, круто идущий под уклон. Когда глаза привыкли к свету фонариков, он различил слева круглую яму — по впечатлению, бездонную. Пандус изгибался по ее краю, и Кейн брел вперед, как рядовой наблюдатель, словно в тот день, когда он школьником наблюдал по телевизору за Ризом — тот устанавливал на этих самых руинах американский флаг и оборачивался помахать в камеру.
Наконец Риз свернул с пандуса и двинулся между скошенными скальными выступами к внутренней палате. Сделал движение рукой, и от стены отошла дверь. Кейн последовал за ним внутрь. Дверь затворилась с характерным шипением — воздух. Индикатор шлема мигнул и из красного стал зеленым. Риз снял шлем и открыл следующую дверь. Свет впереди лился из самих стен, и Кейн выключил фонарик.
Стены были из того же искусственного камня, что и лишенные всякого орнамента руины наверху. Кейн отстегнул шлем и положил его на пол. Холодный воздух кольнул щеки и вынудил поморщиться. Здесь проявился первый элемент отделки: неглубокий рельеф, напомнивший Кейну печатную плату. От пола до потолка, с круглыми выступами в ключевых точках, но без видимых циферблатов и индикаторов… хотя такое описание, несомненно, отдавало шовинизмом. В дальнем углу палаты, где стоял Риз, в скальной стене виднелись очертания дверного проема. Ни ручки, ни каких-либо щелей в безупречной поверхности. Кейн приложил ладонь к двери. Почувствовал важность этого места, инстинктивно увязал его с исчезновением марсиан, но функций не понял. На прикосновение отклика не последовало. Он обернулся к Ризу.
— Что это всё значит?
Риз водрузил шлем на голову и пошел обратно к двери.
•
Словно обрывок мелодии на закольцованной пленке: чистые высокие голоса в миноре, никаких сообщений, но лишь перемены окраски, искажения способности видеть мир. Мельтешение на краю поля зрения, будто углы и изгибы четырехмерного пространства. Ощущение присутствия некоей чужой личности, что рыщет в тенях. Призраки марсианских строителей?
•
Кейн, босой, обошел город под куполом. Поселение напоминало тихий пригород с картин Магритта, слишком однородный, слишком четкий, с очевидностью существующий в вакууме. Трава под ногами была насыщенно-зеленой, круглолистной и сырой. Дома как в бедных кварталах, где рос Кейн после смерти отца: пластиковые перильца, короткие крылечки, кустарники и деревца в беспорядке разрослись под стенами.
На краю города искаженные пластиком пылевые вихри лизали желтеющую двойную стену купола. Пиковая полуденная жара и высокий уровень углекислоты в воздухе мешали дышать и клонили в сон. Кёртис с Ризом весь день проведут на развалинах; можно вздремнуть часок-другой.
Возвращаясь по собственным следам, он заметил Молли, жену Кёртиса, на крыльце их бунгало.
Холодок предопределения пронизал его. Присутствие чего-то в мозгу было как песня; он преодолел единственную ступеньку и остановился перед ней. Крепкая, равнодушная, вяло-чувственная. Руки Кейна снова сжались в кулаки.
— Садитесь, — проговорила она скорей вежливо-вопросительно. Кейн сел напротив, искательно пригляделся к ее лицу, полюбовался его чистотой и симметрией. Господствовала нейтральность послеполуденного часа. Его глаза то и дело скользили к ее грудям и широким коричневым соскам, проступавшим через футболку.
— Хотите выпить, — произнесла она, вставая. Кейн услышал в этих словах оттенок приказа, впрочем сознательно сдержанного. Почувствовал матриархальную силу и связь ее с пышной темной пахучей растительностью кругом. Последовал за ней в полумрак зашторенной кухни, слушая, как снаружи птицы выпевают вечный абстрактный мотив. Остановил Молли у холодильника, коснулся ее руки. Она развернулась к нему лицом, взгляд расфокусировался, стал далеким. Он тронул ее груди, сжал большими пальцами соски; она схватила его за локти. Отвела в спальню, темную, насыщенную ароматами: в место более приватное и личное, чем ее тело. Остановилась напротив него, по другую сторону кровати, и под его взглядом стала раздеваться. Пришел запах тела — тяжелый, сладкий, неприкрыто сексуальный. Кейн закрыл глаза, на миг утратив решимость, не желая приближать неминуемые соитие и кульминацию, но предпочитая длить ритуал, предваряющий их. Тела слились, Молли оседлала его, продолжая держать руками его запястья; в Кейне нарастало напряжение. Он с трудом сдерживал эякуляцию, пока Молли не кончила, и в итоге отстранился от собственной страсти; потом, после быстрых спазматических движений, они остались лежать вместе в тепле закатывающегося дня.
•
Кейна удивило, как легко Риз согласился на предложение его дяди. Очевидно, у Риза имелись свои скрытые мотивы, но Кейн не интересовался ими. Из этого понимания проистекало взаимоуважение или, по крайней мере, молчание. Риз не спрашивал, чем руководствуется Кейн, принимая отведенную роль в сценарии, который, по всему судя, обещал гибель им обоим.
Риз, по его словам, за десять приведенных на Земле лет так заскучал без провалившейся космической программы, что взялся за расшифровку марсианских надписей и преуспел в этом. Кейн вынужден был ему поверить, но не сомневался: Риз о чем-то умалчивает, припрятав для себя.
•
Риз собрал все население колонии в конференц-зале. Кейн сидел в заднем ряду и лениво сплетал узоры из ниточки на пальцах.
— Сегодня, — сказал Риз, — с помощью Кёртиса я составил предварительный словарь надписей в развалинах. Нам удалось дешифровать обширный фрагмент одной из них.
Кейн задумался, а стоило ли Кёртису в том участвовать. Кёртис человек неглупый, властный, и чем меньше он знает, тем лучше. Кейн чувствовал, что между ним и Кёртисом зреет первобытный конфликт, взыскующий жестокой развязки.
Риз начал зачитывать перевод, постоянно останавливаясь, чтобы заполнить лакуны, предложить истолкования, разъяснить чужацкие идеи. Кейна помимо воли увлекла эта история. Он глядел через окна аудитории на роскошную зелень неподвижных деревьев и пустыню вдалеке. Неизменно бедная, вечно сухая, поддерживала она существование немногочисленных чужеродных людям созданий, но лишь на таком уровне, чтобы достало сил для вечной вражды. Риз не дал описаний внешнего облика марсиан, и Кейн воображал их себе гротескно-мультяшными. Но, подумалось ему, скорей они должны быть подобны Ризу. Крупного сложения, могучие, и при этом окруженные аурой неудачи и обреченности. Что же у них была за культура, достигшая такого пика и оставившая по себе столь мало? Один опустошенный город, последний приют ученых и деятелей искусства, бежавших от финальной войны. В ожидании катастрофы, какую навлекло на себя их племя: кислород покидает атмосферу, вода выкипает, сами скалы пузырятся и щербятся. Перевод отличался на диво убедительной поэтичностью, пестрел странными сравнениями и таинственными эмфазами. Слушая его, Кейн снова ощущал родство душ, столь привлекавшее в Молли и Ризе.
•
Кейну отвели собственный дом, и Молли приходила навещать его. Сексуальная компонента их тяги выветрилась, но Кейн теперь чувствовал в ней такие же компетентность и силу, как в Ризе. Он сам, склонный к экстремальным проявлениям апатии и жестокости, являл им идеальную противоположность. Они сидели во мраке на кровати Кейна, но не касались друг друга. Кейн слушал ее рассказы о противостоянии колонистов. Молли без всякого принуждения или промедления заговорила о панели, явно полагая, что он о ней уже знает. Он задумался, принимает ли она как должное его мотивы и интересуется ли ими вообще.
Кёртис стремился использовать панель для питания генераторов, расширения и укрепления колонии. Кейн уже слышал похожие аргументы, но было то на другой планете; более или менее такими же словами подкреплял свою позицию дядя. Методичный, настойчивый, чуждый творчества и порывов. Молли и остальные предпочли бы использовать панель на корабле для полетов к Юпитеру, Сатурну и дальше. Кейн молча слушал, позволяя Молли увлечь его ее мечтами, как ранее — телесно. Она будто инстинктивно прочувствовала, как его зацепить: очаровать дразнящей нелюдской красотой внешних планет.
Молли и пустота космоса находились в той же связи, что Риз и руины. Для Риза разбитая карьера сливалась с участью погибших марсиан, а впереди не было ничего, кроме аннигиляции. Молли стремилась к более жизненным, но все же тронутым печатью отчаяния, целям. Оба — узники, волею случая лишенные желанного фронтира.
Когда Молли ушла, Кейн полез в сумку, вытащил спрятанный на ее дне пистолет и уставился на него. В мозгу запели голоса.
•
Кейн, Молли и Риз посетили судоверфь. Там покоились в блистательном беспорядке останки больших кораблей, на которых колонисты прибыли сюда с Земли. Разрушенные на орбите, доставленные челноками на поверхность по кусочкам, переделанные в мебель, инструменты, украшения. То, что осталось, занимало пятьсот метров бледного песка. Кейн прохаживался вдоль огромных металлических колец, поглаживая их затянутыми в перчатки скафандра руками. Отполированная, облагороженная свалка, свободная от кислородно-дождевого насилия.
— И что, вы из этого собираетесь корабль построить? — спросил Кейн.
— На орбите еще висит один корабль, — ответила Молли. — Мы до него, конечно, добраться не можем. Но да, мы могли бы соорудить корабль из этих остатков, используя панель.
— Если бы, — сказал Кейн, — не Кёртис. Губернатор колонии.
Она молчала.
Кейну пригрезился Юпитер. Массивный, нечеловеческий, устроенный по совсем иному принципу, чем Земля и Марс. Луны как отдельные миры, парят над крупным красным оком Пятна. Дыхание перехватило. Руки стало покалывать, в ушах поднялся рев. Все представилось неважным. Риз окликнул его. Кейн попытался ответить, но не смог сделать и вдоха.
— Гипоксия, — проговорил Риз.
Молли остановилась позади Кейна.
— Но давление в порядке.
— Состав смеси! — воскликнул Риз. — Гляди…
Кейн с усилием сел. Он чувствовал, как пытается уничтожить его Кёртис, издалека, исподтишка. Риз отсоединил свой кислородный аппарат и поменял его местами с аппаратом Кейна. В миг обмена, когда пришлось остаться на секунду-другую совсем без воздуха, Кейна посетило особенно яркое видение.
Разум его постепенно прояснился. Молли везла их обратно на базу, Риз лежал неподвижно, растягивая остатки кислорода в скафандре. Не открывая глаз, он прошептал:
— Никому об этом ни слова.
•
Молли показала Кейну место подключения панели к городской энергосети: та была опутана проводами, как плоское яйцо в гнезде. Кейн чувствовал, что время поджимает, и как можно больше фрагментов головоломки должны быть в досягаемости. Вскоре придется принять решение.
•
Кейн сидел на крыльце после заката и смотрел на дождь. Струи падали почти нехотя, предвестников — грома или ветра — не было. Лужицы света из окон соседних домов озаряли траву и деревья.
Скафандр Риза отсутствовал. Кейн не сомневался, что Риз на руинах. Кёртис тоже что-то заметил. Кейн ощущал, как поворачивается колесо, обнажая новый сегмент Круга.
•
Когда с помощью дяди им удалось похитить корабль с мыса Канаверал, Кейн уже уверился, что у Риза своя собственная, сложная цель. Без Риза Кейн оказался бы беспомощен; Риз же без него вполне управился бы, не считая того, как Кейн помог ему обзавестись кораблем. Тем не менее Риз обучал Кейна основам навигации, подвергал изматывающим физическим тренировкам, контролировал миссию от и до. Ныне же Кейн чувствовал сдвиг равновесия сил. Надо полагать, близится его собственный миг, его фаза. Или, возможно, Риз просто отвлекся, и им окончательно завладело то самое настойчивое желание.
Когда идея впервые посетила Кейна, он ее отринул, но мысль продолжала преследовать его. Он размышлял о Ризе там, на развалинах, о его трудах, проявлениях отваги и силы. Думал он также о Круге и о грандиозном четырехмерном вневременном создании. О брызгах соленой пены и блестящей чаше, и о многих других, прошедших до него этим путем.
Потом он понял.
•
Во тьме Кейн лишился чувства собственного тела, конечности ужимались и распухали по своей воле, как в горячечном бреду. Высокие гармоничные звуки властвовали над слухом, запах морской соли стал непреодолимым и пропитал всё.
Во тьме же он оделся и сунул пистолет за пояс джинсов. Вышел из дома. Дождь под куполом прекратился, на пластике появились яркие разводы — звезды. Кейн переключил питание на резервный генератор, свет мигнул, но не выключился. Размеренными точными движениями он отсоединил плату, чувствуя, как давит на пояс рукоятка пистолета.
Он сел на мокрую траву рядом с домом Молли и Кёртиса и дождался, пока выключится свет. Только тогда Кёртис покинул дом и направился к воздушному шлюзу. В скафандре, держа плату в одной руке, а пистолет в другой, Кейн следовал за ним через пустыню. Даже при низкой силе тяжести размашистые скачки давались не без труда; почти на полпути к развалинам Кейн наконец поравнялся с пятном света от налобного фонаря Кёртиса.
•
Ночная пустыня стала океаном. На верхушках дюн светились брызги белой пены. Воображаемые корабли проплывали вдоль горизонта. Пустыня существовала теперь словно бы во всех измерениях, как связующее звено — или мост — к непостижимому.
•
— Кёртис?
Кёртис испуганно обернулся, и Кейн прострелил ему шлем. Лицо Кёртиса взорвалось, зашипели тонкие струйки крови, вырываясь из-за расколотого стекла, и тело рухнуло. Руку Кейна сотрясла отдача — но не такая сильная, как при более высоком давлении. Он швырнул оружие в пыль рядом с телом Кёртиса. Плата в его левой руке была как щит. Голоса стали тише.
Он достиг центральной шахты и без труда двинулся дальше. Прошел через воздушный тамбур и опустился на пол рядом с Ризом.
— Ты о многом догадался? — спросил Риз, не оборачиваясь. Руки он положил на высеченные в скале круги, словно на циферблаты и тумблеры. Вероятно, это они и были.
— Почти обо всем, — ответил Кейн. — Я пришел попрощаться, и только.
Теперь Риз обернулся и кивнул.
— Ты принес плату. Решил ли ты, как с нею поступить?
— Еще нет.
Дверной проем превратился в мерцающую светоносную рамку силового поля. Радужные разводы, пробегавшие по ней, напомнили Кейну нефтяную пленку на воде или поверхность крупного огненного опала.
—А вернуться ты сумеешь? — спросил Кейн.
— Меня это не интересует, — ответил Риз.
— Тогда удачи.
Кейн потянулся к Ризу и взял того за руку. И почувствовал такую связь с ним, какой прежде не ощущал никогда.
Риз снова кивнул и прошел в мерцающий портал, направляясь через миллиарды миль небытия в новый мир, как до него — последние строители марсианского города, который обращался в руины наверху. Кейн остался сидеть и смотреть на изменчивые узоры портала. Спустя время встал и нерешительно затоптался рядом с ним. Просунул палец в пульсирующее сияние, ощутил летнее тепло на той стороне.
Потом отвернулся и пошел прочь, и переливы цвета за его спиной постепенно поблекли и истаяли в холодном камне.
•
Минуя надир спуска, Кейн чувствовал настойчивую тягу к Возвращению, концептуальному перерождению. Его сюжет почти завершен, можно подумать о тех, кто ранее проходил той же дорогой. Прежде всего о Ясоне, одержимом и сломленном мореплавателе: скрип его корабля и запах морской соли преследовали Кейна во сне. А также о Парсифале, воине, одержимом собственной реализацией Сюжета и окончившем свои дни в бесплодном служении безымянному богу.
Кейн знал их всех, ощущал как единое создание, сотворенное из них, и отдавал себе отчет, что единственный доступный им акт вневременной драмы будет продолжаться. Каждому дарованы уникальные миг, вклад, перемена. Кейн понимал, что уготовано ему.
Молли спала, и он порадовался, что не разбудил ее своими шагами. Голоса молчали, когда Кейн положил плату у ее кровати. Ее Сюжет пока не начал разворачиваться, и Кейн мимоходом задумался, услышит ли Молли песни Одиссея в своих странствиях.
Его поле зрения стало выцветать и бледнеть, марсианский ландшафт весь потек, словно портал, за которым исчез Риз. Лишь усилием воли он собрал мысли и чувства воедино, снова облачился в скафандр и пошел назад на корабль, возвращаясь на Землю, в царствие своё.
LoadedDice
