Not just the fear of what’s beyond

Джон Барнс, Калейдоскопический век (Kaleidoscope Century, 1995)

Я не люблю работ в жанре хоррора, а особенно психопатического триллера, и делаю неохотное исключение лишь для случаев удачного перекрестного опыления с киберпанком и/или космооперой. Эталоном для XXI века среди сложных и оттого малочисленных произведений такого рода может считаться Свет Майкла Дж. Харрисона, которому, однако, я не смог выставить высокой оценки — уж слишком неприятен один из главных героев, Майкл Кэрни, и чрезмерно натянуты авторские объяснения “выделенной линии”, каковая дарована ему в повествовании. К тому же в Кефаучийской трилогии Харрисона имеется еще две книги, вызвавшие у меня, несмотря на тесную связь с первой, куда больше положительных эмоций, и на общую высокую оценку цикла субъективная неудача со Светом не повлияла.

Калейдоскопический век Барнса входит в тетралогию Меметических Войн (Meme Wars Sequence), она же Век по соседству (Century Next Door), и выполняет в ней, как и в англосферной фантастике конца XX века вообще, редкую роль, вполне аналогичную Свету и Пустоте: жесткого микса киберпанка, хоррора, постапокалиптики и космооперы, фонтанирующего безудержными выплесками авторской фантазии вперемешку со спермой и кровью недостоверных рассказчиков. Но движет ею не только страх перед будущим, ежеутренне сдающим мечты и позиции безжалостно окончательному прошлому.

Барнса тут, само собой, не получится упрекнуть в подражании Харрисону, поскольку к Кефаучийской трилогии последний приступил уже, гм, в следующем веке. Том самом калейдоскопическом веке из заглавия. Хотя, если строго, XXI век Харрисона, Барнса, автора этих строк и вас, читающих заметку, — совсем не тот век, за который иногда становится стыдно киллеру-социопату, в очередной раз вернувшемуся к жизни с девственно чистыми совестью и памятью. В тех случаях, когда он наконец вспоминает, чем был в этом веке занят. А главное ему было, в отличие от стажеров в плохо подогнанной шинели Стругацких, не остаться на Земле, где он основательно наследил за век минувшего будущего, на службе у Организации меняльщиков тел и Единственного Истинного: этому-то великому кормчему для строгой отчетности не подсунешь одних только красных воробьев.

Расхождения начинаются, впрочем, уже в 1992-м, когда на пост президента США был переизбран старший Буш, и дальше только накапливаются, оборачиваясь, однако, вполне правдоподобными и для базовой исторической последовательности промежуточными вехами навроде войны НАТО и России (в форме реинкарнировавшегося в 1993-м Советского Союза) за Центральноевропейское Содружество, второго нефтяного конфликта в Персидском заливе (то есть, относительно времени написания, успешно предсказанной войны в Ираке) или бесшовной интеграции постсоветских siloviks в международный подпольный бизнес торговли наркотиками и оружием. Следует отдать должное Барнсу: на соблазн переписать книгу и весь цикл, приблизив его хронологии и реалии к требованиям издателей, он не повёлся.

Эту вселенную, или, точнее, пэтчворк веков по соседству, который приходится на коленке сшивать человеку по имени Рейган Фостер Хинкли, пробудившемуся в номере марсианского отеля в мае 2109 года, я отнесу к самым мрачным сеттингам англосферной фантастики, так что, пожалуй, неудивительна сравнительно малая известность ее даже там, где восприятие романа переводов не требует. Со мной согласна Джо Уолтон, определяющая Калейдоскопический век как “наименее пригодную для детей книгу в истории вселенной”.

Мало того, Джошуа Али Квэйр, недостоверный рассказчик Барнса, — не просто антигерой, но законченный мерзавец, на котором клейма ставить негде, причем автор парадоксальным образом ухитряется (или, во всяком случае, пробует это сделать удачнее, чем Харрисон) перетянуть на его сторону симпатии читателя.

В сравнении с любовной парой Калейдоскопического века, Джошуа и Сади, другой харизматичный наемник космооперного киберпанка, Шераденин Закалве, покажется рыцарем без страха и упрека с тщательно документированным прошлым, а его личная Афина Паллада и возлюбленная-в-одном-флаконе зелья № 9, оперативница Контакта Дизиэт Сма, — тихоней-лаборанткой Музея внеземных культур, паникующей при одном виде пушки Экселенца-Сикорски. И даже Ганимедский Клуб предстанет благотворительным обществом валеологов-миастеников вроде Флибусты.

С другой стороны, нельзя исключать, что траектории воспоминаний Джошуа и наших впечатлений от экономного будущего, без платиновых монет и омолаживающих нанотехнологий, воздушно-капельного СПИДа и внеземных баз терраформирования, меметического оружия и сильного ИИ, зато с социальными сетями и криптовалютами, дефицитом плутония для космических РИТЭГ и условно-неразборной бытовой электроникой на литиевых батарейках, черничными смузи и геями на единорогах— когда-нибудь пересекутся. Спустя миллион открытых дверей. В конце концов, есть же на свете те (та? тот?), кому его грехи до сих пор небезразличны, а еще шесть банковских карточек с затравочным балансом на миллион каждая. Неплохое начало, чтобы сделать добро из зла там, где принцип Новичка (простите, Новикова) не позволяет сделать только хуже.

LoadedDice