Error 451

Рэй Брэдбери, 451 по Фаренгейту (Fahrenheit 451, 1953)

В Рунете и фэндоме считается хорошим тоном восхищаться произведениями Рэя Брэдбери, и даже те, кто фантастику открывает пару раз в год по праздникам, наверняка без запинки назовут пару наиболее значительных его работ — роман в рассказах Марсианские хроники и классическую антиутопию 451 по Фаренгейту.

Вообще говоря, этот феномен объясняется довольно просто: Брэдбери в СССР печатали много и охотно, не платя ни цента гонорара, в переводах канонизированных при жизни Норы Галь или Татьяны Шинкарь, в самой массовой и желанной серии староимперских книголюбов “Библиотека современной фантастики”, открывшей русскому читателю добрую дюжину классиков евроатлантической НФ, от Гаррисона до Карсака. И, как ни забавно, именно 451 по Фаренгейту послужила формальной причиной недавней блокировки Флибусты на территории Федеральной Империи. Вероятно, потому, что инициаторы блокировки вообще мало читают и ухватились за первый припомнившийся из школьной программы текст зарубежного классика в довесок к трудам Донцовой или Прилепина.

К сожалению, как только пытаешься подойти к вопросу непредвзято, становится ясно (барабанная дробь), что Брэдбери прежде всего мастер хоррора, но как автор НФ — по существу довольно банальный и малокомпетентный технофоб. Мнение это легко подтвердить его собственными признаниями:

«AиФ»: — Минуточку, я сейчас перечислю. Вы не умеете водить автомобиль. Вы не пользуетесь компьютером. Вы не летаете на самолётах. Романы печатаете на пишущей машинке. Да, и у вас нет высшего образования.

Р. Б.: — После этого я добавлю — любые технические новшества вызывают у меня панику. Я их попросту ненавижу. Нет, лифт ещё нормально, правда, мне в доме он не нужен. Я бы не отказался, конечно, от личного космического корабля, но только в том случае, если его подарят вместе с командой и ящиком снотворного. Принял таблетки — и спи по дороге на милый Марс.

Нельзя сказать, что Брэдбери первый последовательный технофоб в большой литературе, и даже среди фантастов достойную конкуренцию ему составляют Курт Воннегут и Клиффорд Саймак. Однако если рассматривать технофобию как базис для специфического квазирелигиозного мировоззрения, неолуддитизма, то прогностическая ценность эволюционистско-социологических конструкций Брэдбери тут же бледнеет перед малоизвестными русскому читателю работами Сэмюэля Батлера. В принципе, уже одной классической статьи Дарвин среди машин достаточно, чтобы понять, откуда растут ноги у книголюбов-неолуддитов Брэдбери и фанатиков батлерианского джихада Херберта (русский перевод, предпочтительно издававшийся АСТ, во всей канонической гексалогии использует транскрипцию “бутлерианский”, откуда ясно, что Вязников с Анваером не знали о существовании Батлера).

Почти в каждом материале, так или иначе затрагивающем 451 по Фаренгейту и прочие произведения Брэдбери, относимые к сатире на общество потребления (трудно сказать, как сам Брэдбери воспринимал такую атрибуцию своих книг), повторяется набившая оскомину мысль о чудовищной достоверности прочитанного, ошеломляющем соответствии его окрестному миру. Конечно, это чушь.

Начнем с того, что высокотехнологичное милитаризованное общество 451 по Фаренгейту не могло бы возникнуть и существовать без опоры на медиасферу (двунаправленную, с потоками восприятия и генерации контента), унаследованный и пополняемый багаж знаний. Брэдбери, вероятно, и сам это понимал, в первые годы после публикации романа относя его к сатире на маккартизм, а в последние годы жизни отделываясь репликами, что “сжигать книги можно по-разному”. Ясно, впрочем, что страх перед технологией, сочащийся со страниц 451 по Фаренгейту, отражает сразу несколько соседствующих на исторической последовательности процессов, от применения атомного оружия против людей до перехода от Золотого века радио к Золотому веку телевидения.

Однако это не снимает замечания: если вы не видите рядом с собой ускорителей адронного коллайдера, еще рано делать вывод, что их не существует.

Если ваша соседка по комнате в общежитии не читает ничего, кроме Сумерек или Пятидесяти оттенков серого, отсюда еще не следует, что альтернативные Сумеркам и Пятидесяти оттенкам серого работы вымрут, когда у авторов кончатся батарейки. Отсюда не следует, что ваша соседка не может стать вам отличной подругой в постели. Отсюда также не следует, что в соседней комнате читают то же самое: достигая определенной степени влияния на умы, массовая культура оттесняется разнодоступной элитарностью, и этот процесс цикличен ровно так же, как процедура кристаллизации новой элиты в любом обществе после гибели прежней. Стройная и самодостаточная концепция реальности, которая возникает в умах персон, подверженных подобным заблуждениям, хорошо демонстрируется примером Елены Клещенко:

Характерная особенность современной русскоязычной научной фантастики: ее не существует. Отдельные имена есть, литературного направления нет. Это не мое мнение, а мнение экспертов, критиков и ценителей. Хотя мой опыт их мнению не противоречит.

Более существенное расхождение нашего мира со вселенной 451 по Фаренгейту (и, видимо, параллельным вариантом реальности Марсианских хроник) в том, что там первая холодная война не заканчивалась, вероятней даже, что после двух атомных конфликтов локального масштаба (начиная с 1960 года) страны Варшавского договора близки там к победе, иначе зачем бы Америке Брэдбери преображаться в осажденную крепость? А путать Первую холодную войну со Второй — опасная ошибка, которой ныне подвержено значительное число представителей евроатлантического истеблишмента (об украинском истеблишменте скорбно умолчим).

Брэдбери, при всей своей технофобии, зарядил в 451 по Фаренгейту и Марсианских хрониках обойму довольно метких предсказаний облика будущего — наряду с Кларком, Лемом и Азимовым он одним из первых вводил в жанровый обиход прототипы беспроводных наушников и коммуникаторов, реалити-шоу и роботизированных стражей закона, умных домов и круглосуточных банкоматов. Недавно зафиксировано и первое самосбывающееся пророчество на основе 451 по Фаренгейту.

Но делает ли это его конструкцию более убедительной? Нет. Во всяком случае, стягивает ее воедино не сильней, чем скрепляют химерическое кусочное одеяло вселенной Дозоров у Лукьяненко насильственные посылки Джоан Роулинг в лондонские Иные, а Завулона — в деды Антона Городецкого.

Брэдбери любят возносить на штандарт примерно те же поклонники, что шагу не ступят в комментариях к политическим новостям без копипасты из Обитаемого острова или Хищных вещей века братьев Стругацких. Однако при этом они упускают из виду то простое обстоятельство, что смена доминантного носителя контента не означает автоматической деградации культуры, его породившей, и сползания мировой цивилизации как условного целого в состояние Левиафана. Изящнее к этому вопросу подходят Бэнкс в Игроке или Херберт в Высоком мнении:

Компьютеры могли рассчитать оптимум для любого набора стартовых условий. Если машинками этими пользовались оба игрока, то, как стало вскоре ясно, всегда выигрывал тот, кто ходил первым. Находились пуристы, которые презирали компьютеры, но эти немногие всегда проигрывали тем, кто прибегал к помощи стремительных машинок. Интерес к игре быстро умер. Понадобилось почти пятьдесят лет, чтобы возникла новая, основанная на картах вроде роршаховских. Повинуясь выражавшим личные реакции потекам чернил, правила игры менялись, и формализация утрачивалась. Некоторые до сих пор играли в такие игры. Общепризнанным мастером их считался директор БюПсиха Натан О’Брайен.

Они задали машине работенку, и машина заменила собой правительство.

Эта позиция несколько напоминает нытье любителей ультрабюджетного туризма о том, как раньше можно было проехать от Питера до Владивостока (от Москвы до Сочи, от Львова до Луганска и так далее) удобными ночными поездами (в плацкарте за копейки с бескислородной атмосферой), а теперь эффективные менеджеры все это счастье разломали ради наживы, понатыкав в расписание “сапсанов” да “ласточек”. Сторонники подобной точки зрения не допускают даже мысли, что кому-то может быть весьма неудобно ехать ночью в режиме инфракрасной печки, вдыхать туалетную вонь и созерцать чужие носки над головой.

Сходным образом Брэдбери в НФ, вопреки устоявшемуся мнению, отражает не интересы защитников культуры; эти интересы детально описаны Стивенсоном в Анафеме и Миллером в Страстях по Лейбовицу. А целевая аудитория Брэдбери, если судить по 451 по Фаренгейту и многим рассказам Марсианских хроник, — неолуддиты и технофобы, фетишисты и эскаписты, коллекционеры аудиокабелей по 10 000 евро пара или первоизданий Ложной слепоты на туалетной бумаге в гуглопереводе. Что может получиться в свободном продолжении принятой антиутопической модели, если таким сопутствует удача? Третье Разорение на Арбре или батлерианский джихад в Дюниверсуме. В лучшем же случае — вневременное постоянство родоплеменной традиции.

LoadedDice