Darwin’s cathedral bell
Питер Уоттс, Эхопраксия (Echopraxia, 2014): репост с безвременно почившего Scriptogr.am, расширенная версия отзыва на Фантлабе.
Публикуется в преддверии выхода исправленного перевода Ложной слепоты и собственно премьеры Эхопраксии на русском. Призываю не слишком обольщаться насчет обоих лотов: у переводчика странная привычка во многих местах буквально воспроизводить синтаксическую структуру оригинала.
Кэйтлин Суит, супруга Уоттса, рекомендует называть Эхопраксию вбоквелом (sidequel), и такой подход к роману наиболее оправдан, хотя ответы на вопросы, мучившие Сири Китона в эпилоге Ложной слепоты, из текста все же можно выловить, если раскорячиться на все восемь лап порции (спойлер). Начальный фрагмент романа доступен в сетевых библиотеках (Целакант) и дает неплохое представление о сеттинге: Дэн Брукс, удалившийся в самоизгнание биолог, ищет спасения от зомби в монастыре Двухпалатников посреди мира, где искусственную ДНК уже сложно отличить от биологической, а веру в могущество науки и технологии — от религиозной. Основные недостатки же собственно Эхопраксии, помимо характерной для Уоттса вязкости и нарочитой затуманенности слога, сводятся к следующему.
1) Это и впрямь параллакс к Ложной слепоте, но не в том смысле, в каком, например, Тень Эндера выступает параллаксом к Игре Эндера: по сути, Эхопраксия предлагает альтернативный розыгрыш шахматной партии “люди против постлюдей и богов” в ближнекосмических декорациях; если немного покопаться в творчестве Уоттса, то и неизбежная преемственность с Морскими звездами всплывет из мутных вод Сингулярности. Вознесение для ботанов здесь понимается буквально: бегство Брукса и его невольных напарников из монастыря обретает форму отлета с Земли поросенка Петра в Терновом венце (это имя корабля, на котором Брукс выполняет функции недостоверного рассказчика; внимательно смотрим также на превосходную обложку польского издания Ложной слепоты).
2) Это книга о постчеловеческом будущем, пропущенном сквозь нейтральный светофильтр восприятия немодифицированного человека, который тем не менее хотя бы в силу рождения и жизни в этом будущем обязан воспринимать происходящее отлично от нас, читающих роман Уоттса на столетнюю годовщину начала Первой мировой войны, перевернувшей ход социальной и технологической эволюции. А вот хренушки: восприятие Брукса не только слабо расходится с нашим, но даже мотивы его собственных поступков зачастую так тщательно затемнены от читателя, что всякая возможность сопереживания Дэну теряется еще в большей мере, чем в случае с Сири Китоном (но там по крайней мере применялась техника повествования от первого лица, да и сам Китон достаточно симпатичный для социопата из китайской комнаты персонаж) или его отцом-полковником.
3) Это научно-философский трактат в обертке космо-техногенного триллера, который на каком-то этапе меняет фокус атаки от проблем Контакта и искусственной обратимой биотехнологической эволюции к вопросам религиозным и симуляционистским (в самом деле, что есть личность, как не тактовый генератор когнитивного сопроцессора виртуальной реальности, созданной взаимодействием нейронов и глии с телесными сенсорными проводниками?). Для НФ такой метод не внове, но следует заметить, что Убик или Три стигмата Палмера Элдрича, не говоря уже про Черту прикрытия с Водородной сонатой, демонстрируют куда более изящные приемы сшивки названных сюжетных пластов: Уоттс, широкими мазками начертив мир темный, гулкий, загадочный, чарующий техногика кисло-сладкой безнадежностью деконструкции свободы воли, почти сразу втискивает его в прокрустову колыбель назревающего Апокалипсиса (в Ложной слепоте ее стенками служили подобные кишкам библейского кита коридоры “Тезея” и “Роршаха”, в которых время от времени раздавался трубный глас Капитана Очевидность), выбирая из доступного арсенала писательских инструментов швейцарский ножик лейтенанта Рипли с французским штопором философа Квентина Мейясу. Команда Тернового венца по составу и функциональности вполне аналогична команде Тезея, разве что пол некоторых персонажей сменился (вампира и солдата это касается в первую очередь), а жонглировать идиотскими мячами дружная ватага фриков, отряженная подтирать дерьмо за Роршаховскими глушилками (scramblers, в ужасном русском переводе они названы “болтунами”), умеет ничуть не лучше. Конечно, можно указать, что точка зрения Брукса нам остается хотя бы отчасти доступна, а попытка построить город на холме для богоискательского коллективного разума-нобелиата или сбежавшего из военной лаборатории вампира средствами двумерного бумажного театра теней заведомо безнадежна. Но скажите, вам самим не надоели испытавшие раковую пролиферацию (спойлер) после Гипериона оправдания в том духе, что “Техноцентры и фаркастеры всегда останутся только декорациями для разговора… о спасении человеческой души”? Хорошая НФ бездушна в том смысле, что ее сеттинг и квалия всегда объемлют больше измерений, нежели доступно базовой человеческой личности. И точка.
Русский перевод запланирован АСТ, а это почти наверняка означает, что он окажется ничем не лучше Ложной слепоты. Роман настоятельно рекомендую к прочтению в оригинале: никаких особых стилистических затруднений текст не вызывает, проблемы квинтернетной планковской обвязки кроются исключительно на сюжетном уровне. На авторском сайте доступны некоторые внутренние документы вселенной, дополняющие восприятие сюжета, например, доклад Ватиканской академии наук Святому Престолу от 16 сентября 2093 года, объясняющий причины вероятного альянса авраамических религий во время действия Эхопраксии.
За Эхопраксию лучше браться тем, кто из Уоттса раньше ничего не читал: в противном случае после Рифтерской трилогии и Ложной слепоты рельефно проступит черта, общая у него с такими авторами, как, например, Крайтон или Мураками. О чем бы Питер ни писал, развивает он, в сущности, один и тот же сюжет. Хорошо хоть ретконовских глюков чурается, аки генетически реконструированный вампир: помянутый Крайтон в Затерянном мире от них не увернулся. Излишне повторять, что как Ложная слепота, так и Эхопраксия многим обязаны великолепной Permanence Карла Шрёдера (Уоттс в обеих книгах упоминает его работы, а в Эхопраксии приводит вместо эпиграфа к одной из главок перефразированный Шрёдером третий закон Кларка: «Любая достаточно высокоразвитая технология неотличима от природы»).
Я радикально не согласен с Уоттсом в отношении к самосознанию, но ладно бы его подход давал оригинальные альтернативные результаты. Христос на кресте превращается в Христа на костылях, а этот случай уже предусмотрен Муркоком и мало что добавляет к изысканиям экзистенциалистов, которых девушки не любят: “мы рождены, чтоб Кафку сделать былью”. Дудочка из мыслящего тростника в Эхопраксии выступает не инструментом эхолокации Плеромы, но любимой игрушкой Гаммельнского крысолова. Самоубийство — не лучший кляп для голосов в пустыне: как показывают эксперименты Google, устойчивость верблюжьих спин к соломинкам сильно недооценена.
Впрочем, Эхопраксия даже с фундаментальным научно-популярным приложением всяко читабельнее, например, перегруженных графиками и слайдами творений Игана, хотя стилистическая сторона ее заметно провисает, как заслюнявленная щека больного с частичным парезом лицевых мышц. Таким вот больным, по версии Уоттса, лет через семьдесят окажется немодифицированное человечество. Средство, предлагаемое слепым часовщиком для терапии пареза, аналогично кинговским грузовичкам на проселочных дорогах; слишком много всего довелось автору пережить при работе над книгой, от смерти кота и женитьбы до некротического фасциита и уголовного дела, что поневоле этот опыт выплескивается на страницы там, где его не то что не ждешь. Там, где его присутствие диссонирует с заданными правилами игры сильнее, чем вердикт инквизиторов по делу Галилея с колокольным звоном в кафедральном соборе Дарвина.
LoadedDice
