Carnival Skid Row

Оживим практику случайного пробоотбора из классических переводов НФ, безальтернативно переиздающихся долгие годы, иногда со всем ворохом стилистических и фактических огрехов или, того хуже, в сокращенном еще с подцензурных времен виде. Конечно, таких оплошностей не чужд любой писатель или переводчик (а я бы не советовал заниматься переводами фантастики тем, кто сам ее не пишет), но то, что было простительно в эпоху первоначального накопления частного капитала и фонда библиотеки Мошкова, спустя четверть века уже не спишешь на один лишь дефицит аптечной отрасли.

Дуэт Генри Каттнер/Кэтрин Мур у русского читателя так и не снискал особой популярности: возможно, виною тому индоктринация циклом о Хогбенах, многие решили тогда, что творчество Каттнера и Мур есть комедия, хотя в действительности такое предположение — трагедия. И, например, Ярость не переиздавалась на русском с 2006 года, а переводчиков не меняла и того дольше, с 1992–93.

У экспертов Флибусты можно встретить мнение, что низкие котировки Каттнера/Мур и Ярости на русском книжном рынке отчасти связаны и с выбором очень старомодной Венеры как места действия книги. Эта гипотеза не лишена логики: из работ Золотого века и более раннего периода, где планеты Солнечной системы описаны в согласии с безнадежно устаревшими представлениями об их физической географии, широкую популярность сохраняет разве что Барсумский цикл Берроуза; впрочем, Джон Картер уверенно попадает в топ-десятки всевозможных рейтингов самых провальных блокбастеров за новую и новейшую историю Голливуда.

Когда Каттнер начинал работу над романом, об окутанной вечными облаками Венере не имелось никаких достоверных сведений, до запуска первых советских зондов еще должно было пройти лет двадцать. Если бы события книги происходили в другой планетной системе или хотя бы имелся намек на терраформирование Венеры, то все могло бы выглядеть несколько уважительней.

Но ведь, кроме альтернативной Венеры с ее роскошными джунглями, смертоносными флорой и фауной да водными океанами, ничего противоречащего потенциальной картине развития внеземной колонии XXI века в Ярости нет. (В книге заявлен XXVII век, но следует сделать поправку на ощутимую стагнацию венерианского подводного социума, так что за шестьсот лет, как и в Средневековье, технологии могли почти не измениться.)

Зато есть (в 1947-м) трехмерная видеосвязь, направленная гравитация, редактирование генома человека и животных, сложносочиненные наркотики и сильные независимые женщины, словно сошедшие со страниц развитого киберпанка, а главное — фрик-антигерой, который внешностью не поменяется и с дьяволом, силой воли же — с любым божеством погибшей Земли.

Оставалось девять лет до встречи Гулливера Фойла с “Воргой”, тринадцать — до турпохода Язона дин Альта на Пирр и двадцать — до прибытия Сэма Калкина сотоварищи на Мост Богов с исчезнувшей Уратхи. Итак, Ярость—безусловный прорыв для своего времени.

О ее переводах, впрочем, этого не скажешь, и вот случайное тому подтверждение от Генри Лайона Олди:

Методы допроса не изменились. Здесь, на Скид Роу, они основывались главным образом на физической боли и обычно действовали. Подействовали они и на Сэма Рида.

В оригинале читаем

Third-degree methods hadn’t changed much. Here along Skid Row you depended on the basic, physical pain, and generally it worked. It worked with Sam.

Упоминание о том, что к Сэму были применены методы допроса аж третьей степени, характеризует меру его самоконтроля, но не слишком принципиально. Интереснее испорченное всеми переводчиками “Skid Row”. В другом переводе того же времени, от Гилинского и Чекоданова, это название вообще истолковано как имя собственное:

Методы воздействия третьей степени практически не изменились. Со времени Скида Рау они в основном основывались на физической боли, и в большинстве случаев большего не требовалось. Не потребовалось и в случае Сэма Рида.

Каттнеру, родившемуся в Лос-Анджелесе, здесь комментарий не требовался, как и большинству его читателей, а вот русским поклонникам не помешает. Скид Роу (Skid Row) — это не только отрада для ушей каждого любителя Баха от 18 и старше, но и район Лос-Анджелеса, известный еще со времен Великой депрессии обилием бомжей и организованной преступности, до такой степени, что само выражение along Skid Row (чаще со строчных букв) стало в американском английском идиомой, равнозначной русскому “на кривой дорожке”.

Кстати, это выражение встречается в романе и раньше, применительно к Голубому Пути (Blue Way), одной из самодвижущихся магистралей цитадели Делавэр, но даже транскрибировали его только со второй попытки, а при первом вхождении незатейливо опускали, основательно перекраивая абзац:

In a way the criminal classes are agrarian — if you look over them over a span as broad as Sam’s. They move as they feed, drifting from pasture to greener pasture. The Blue Way had been a skid-row forty years ago, but no more, Sam realized, listening to reports from the telecast. As for the crimes themselves, they hadn’t altered much.

Преступники ведут себя, как овцы, если понаблюдать их подольше. Попасутся на одном месте и переходят на другой луг, где травка позеленее. Сорок лет назад особенно славился Синий бульвар, теперь все сместилось к центру, отметил Сэм, просматривая сообщения на экране.

В некотором смысле преступные группы напоминают крестьян — если посмотреть на них с такого широкого поля, как Сэм. Они движутся вслед за кормом, с одного пастбища на другое, более зеленое. Глядя на экран, Сэм видел, что преступления не очень изменились.

LoadedDice