Boeing, Boeing, bone
Джек Макдевит, Долгий закат (The Long Sunset, 2018)
В заметке, посвященной Звездному ястребу, я отметил, что после достаточно натужного финала разборок с омега-облаками (впору было задаться вопросом, а того ли чижика съел чуждый масштабных кровопролитий автор) приквел приятно удивляет. Звездный ястреб — не столько космоопера, сколько эко-техносферный триллер, зеркало, искривленное полями хэзлтайнов, в котором себя без особого удовольствия могут узнать Грета Тунберг и ее более половозрелые адепты (впрочем, мне почему-то не кажется, что хипстеры-экоалармисты по доброй воле часто сталкиваются с работами Макдевита, выходца из самых глубин черного библейского пояса и заядлого консерватора от англосферной космофантастики). Сюжетная архитектура настолько замысловата, что кое-где провисает под тяжестью собственных плетений. Но в итоге, сколь ни тривиальное, локальное расслоение цикла о Хатчинс над окрестностями Солнечной системы по большинству критериев выигрывает у хронологически более ранних романов, которые до выхода Долгого заката завершали серию.
Еще там было понятно, что на Земле снова набирают силу ретрограды, настроенные резко скептически относительно бюджетных расходов на освоение пустой (или почти пустой) Вселенной, и под угрозой не только карьера (уже заслуженной) летчицы Присциллы, а и сама Космическая Академия. Ко времени действия Долгого заката сбылись самые мрачные предчувствия Хатчинс: ситуация откатилась фактически в конец XXII века, когда кандидат в президенты Макгрудер грозился обнулить финансирование космической программы и закрыть Союзную орбитальную станцию. То обстоятельство, что Долгий закат начинается при расстановке фигур, вызывающей в памяти сперва Звездного ястреба, а затем Послание Геркулеса, можно списать на извилистый путь клячи истории по зодиакальному кругу, а можно — на авторскую лень и усталость от собственной работы. С другой стороны, пример Джеймса Ганна с его великолепной Машиной трансценденции провоцирует воздержаться от скидок на регалии и возраст Макдевита.
Печальная судьба Космической Академии мира Хатчинс (а хоть бы и многочисленных отрядов астронавтов НАСА, не оставивших по себе даже инверсионного следа) наглядно иллюстрирует определенные преимущества авторитарных политических структур перед демократическими в освоении космоса.
Если каждые четыре года государственный механизм сдержек и противовесов раскачивается и скрипит сверху донизу, пока участники президентской или парламентской гонки пытаются развернуть его в угодном им направлении, то любой долгосрочный проект, требующий солидных бюджетных инвестиций, с неизбежностью оборачивается схваткой бабки Хиллари, дедки Дональда и триффидообразной репки за самое теплое местечко у подножия статуи Свободы. А космические полеты становятся уделом людей, умеющих продавать Луну и Марс (в мире Хатчинс это всякие “Космики” и “Трансгалактики”), причем писать код вместо законов им откровенно лень.
Конечно, это чушь собачья, но год выдался предвыборный, и внятной причины лететь не приводили, ведь никакой практически полезной информации миссия не сулила. Чистая наука. Ну и зачем на неё деньги тратить? Жизнь команды не подвергалась бы опасности, ведь полёт мыслился полностью автоматизированным. Однако межзвёздные полёты дороги, а у частников уже не было отбоя от туристов, желающих повидать близкие к взрыву звёзды. Хатч помнила, как их хлёстко припечатал Гарри Клисон в “Заумном трёпе”: миссия-де и затевается ради того, чтобы рискнуть. Отмена полёта спровоцировала в дальнейшем почти полное сворачивание космических программ. Академия тоже пала жертвой этой политики.
Нежданным спасением космической программы человечества выступает глас вопиющего Господа в космической пустыне, даром что бессловесный — послание из системы Каллиопы сводится к видеоролику водопада и фоновой музыке, которая поразительно напоминает человеческую.
Технологический уровень Земли XXIII века настолько высок (при том, что культурные различия с нашей эпохой минимальны), что брутфорсное решение подобной загадки— слетать и поглазеть на источник сигнала за семь с лишним тысяч световых лет— оказывается одновременно и самым простым. Помешать его реализации способны (и активно пытаются) лишь политики да заслуженные теорфизики, все как один одержимые чем-то вроде фобии “темного леса” в терминах Лю Цысиня: вряд ли случайно, что директор Всемирного космического агентства Чжан — этнический китаец, а интердикт на космические полеты без санкции Всемирного совета и президента САС носит название “Центаврийской инициативы”.
Сенсацией стала находка расы теоретически разумных существ на планете, чьё туземное имя на английском сократили до Нака. Местные обладали примитивным огнестрельным оружием и артиллерией, а большую часть времени проводили в убийствах друг друга. В остальном они оказались крайне скучны. Почти никакого искусства или литературы, ничего особенно интересного. С той поры обнаружено ещё несколько разумных видов, но на всякий случай от контакта с ними решили воздерживаться. И, конечно, всегда сохраняется опасность столкнуться с враждебной цивилизацией, уровнем развития на тысячи или миллионы лет превосходящей нашу. Как заметила прославленная комедиантка Марла Уоллес, “первый полёт к ближайшей звезде не привел ни к каким результатам. Умнее всего было бы дальше и не соваться. Сидеть на попе ровно и не шастать к западу от Центавра”.
Как политический детектив Долгий закат снова-таки достоин высокой оценки, особенно в предвыборный год (а другие в Североамериканском союзе вообще бывают?). Но вот парадокс Ферми Макдевит, и ранее не замеченный в недостатке антропоцентризма, пытается разрешить инструментами, археологически уверенно датируемыми эпохой Карибского кризиса и Золотым веком пальповой периодики. После Шрёдера, Райта или Игана с отвычки не сразу разберешься, за какой конец эти инструменты брать и сколь глубокую могилу ими копать.
Выбирая между почти пустой, но дружелюбной Вселенной Космической Академии и почти пустой, но построенной на беспощадном мальтузианстве Вселенной Темного леса, я, конечно, отдам предпочтение решению Макдевита. Но сделаю это из чисто эстетических соображений, а не потому, что я хоть на секунду способен поверить в гуманоидных дельфинов, разгуливающих по пляжам под солнцами противоположного галактического рукава на двух ногах, в рубашках и слаксах. И опять-таки возможно, что, не будь я знаком с решением Ганна, отнесся бы к Долгому закату снисходительней.
Кроме того, если Лю было лень проверить, что система α Центавра, куда он поместил Трисоларис, является стабильной, то я уж как-нибудь прощу Макдевиту предположение, что настенные часы, унитаз, гардеробный шкафчик, умывальник и проводной телефон в Галактике можно изобрести и сконструировать только одним способом: так, как это сделано людьми на Земле. Переходные формы если и существовали, то ко времени полета Хатчинс отмерли.
Вполне понятно, что как послание с Каллиопы — не аудиокнига Небесного Мандата, так и Долгий закат — на самом-то деле книга не о Контакте, но о единственном (на начало 2020-х) реалистичном способе спасти американскую государственную космическую программу от субфебрильной предвыборной гонки. Этот способ — закат солнца вручную. На мыс Канаверал должны прилететь благожелательные инопланетяне и оптимизировать индийский код “Боинга” или устранить огрехи влагозащиты используемых космонавтами смартфонов. Когда же это будет сделано, не грех и спеть или потанцевать… пока не выстрелило висящее на стене чернодырное ружье.
Один из самых впечатляющих дней за всю жизнь. Словно в кино. Про миссии Хатч уже сняли один фильм. Её играла Лира Калкинс. Уолли считает, что Хатч выглядит лучше и должна была играть саму себя. Я спросила, предлагали ли ей это, она ответила, что нет. Сценаристы-де рассматривали такую возможность, но решили, что она малость скованно держится. Если про наш полёт тоже снимут кино, интересно, кого возьмут на мою роль. Может, Кору Бакстер?
LoadedDice
